История - нескончаемый спор

В этом смысле особый интерес имеет анализ средневековых представлений о Страшном суде и участи души умершего. Согласно теологии, суд над душой состоится после второго пришествия Христа в «конце времен». Этот суд произойдет над всем родом человеческим. О Страшном суде проповедовали священники, его изображали на скульптурных рельефах соборов; его торопили еретики-хилиасты, предрекавшие его быстрейшее наступление. Но наряду с официальной «великой эсхатологией» в некоторых жанрах церковной литературы, адресованных народной аудитории (в «видениях» потустороннего мира, в назидательных «примерах»), изображен совсем другой суд — индивидуальный; он происходит в момент кончины индивида, и немедленно после этого суда душа осужденного грешника отправляется в ад, а душа божьего избранника — в рай. Как сочетались обе эсхатологии, «великая» и «малая»? Трудный вопрос.

В литературе предпринимались попытки избежать этого противоречия. Конечно, нелепо предполагать, что кто-то верил в два суда, следующие один за другим, так сказать, предварительный (в момент смерти) и окончательный (в Конце света). Из рассказов о суде над душою грешника явствует, что сразу же после его кончины она отправляется в ад. Столь же несостоятельно другое толкование — о том, что с переходом в мир иной душа умершего переходит из времени в вечность, и потому момент, когда она достигает ада или рая «по сценарию малой эсхатологии», неотличим от момента Страшного суда в «конце времен». Но средневековые народные верования, которые наложили отпечаток на литературу «видений», приписывали вечности временную протяженность; в раю церковный колокол отбивает канонические часы, а Иуда Искариот, осужденный на вечные муки в аду, страдает в одном его отсеке по понедельникам, средам и пятницам, в другом отсеке — по вторникам, четвергам и субботам, а по воскресеньям, по неизъяснимой милости Господа, отдыхает.

Филипп Арьес, автор книги «Человек перед лицом смерти», придерживается другого объяснения, которое я назвал бы «эволюционистским» [33]. Оно состоит в том, что сцены «великой эсхатологии» якобы предшествуют во времени сценам «малой эсхатологии», и последние, появившись в изобразительном искусстве в XV в., отразили рост индивидуального самосознания. Но Арьес заблуждается, и причина его ошибки такова: он игнорирует упомянутые литературные тексты, в которых рисуется «малая эсхатология», причем эти тексты восходят к VI–IX столетиям (как и к более позднему времени). Верующие, при посещении храмов созерцавшие сцены Страшного суда над родом человеческим после Второго пришествия, с жадным интересом внимали рассказам людей, которые, как те утверждали, побывали на том свете и блуждали по уже функционирующему аду. Иными словами, «малая» и «великая» эсхатологии синхронно присутствовали в памяти культуры.

Таким образом, перед нами загадочная, более того, невозможная ситуация: в одном религиозном пространстве одновременно фигурируют две исключающие одна другую эсхатологии. Очевидно, историку нужно примириться с тем, что подобное противоречие действительно имело место; следовательно, его нужно объяснить, а не исключить. Но чье противоречие? Я прихожу к выводу, что сосуществование обеих эсхатологических версий кажется противоречием для нас, но не осознано в качестве такового средневековыми людьми. Один Страшный суд как бы «проглядывал» сквозь другой, они «интерферировались» в сознании верующих, которые при этом оставались безразличными к, казалось бы, явному противоречию. Столь же индифферентными они были по отношению к времени, путая его с вечностью. Но эти два феномена — безразличие к противоречию и невнимание к времени, насколько мне известно, суть коренные черты бессознательного! [14].

Объяснить апории религиозного сознания людей Средневековья оказывается возможным только с помощью понятий психологии. На уровне идеологизированном, в той или иной мере затронутом официальной церковной доктриной, существовала вера в Страшный суд после Второго пришествия; эта вера относила загробные кары и награды в неопределенное будущее, как бы переливающееся в вечность. Но в глубинах сознания, ориентированного на настоящее время и исходившего из убеждения, что расплата должна воспоследовать непосредственно за прегрешениями, фигурировала «малая эсхатология»[369]. Понять содержание средневековой религиозности можно, если только принимать во внимание оба уровня сознания.