История - нескончаемый спор

Высказанные здесь соображения суть, как мне кажется, аргументы в пользу необходимости разработки специальной исторической теории познания. В противоположность дискредитировавшей себя историософии предполагаемая специальная теория познания истории ни в коей мере не может быть универсально применяемой схемой. Речь идет не о какой-то системе, извне налагаемой на бесконечно многообразный материал истории, а о процедурах толкования, которые вырабатываются в процессе самого исследования, как бы ad hoc, т. е. с учетом специфики источников и приемов их анализа.

К НОВОМУ СИНТЕЗУ

Ряд критиков новых направлений историографии, в частности La Nouvelle Histoire, пишут о разрушении целостной картины истории на несвязанные фрагменты и «осколки». Справедлива ли эта критика? Если изображение исторического процесса подменяется описанием разрозненных аспектов ментальностей, взятых изолированно от анализа социальных структур и их динамики, то у таких опасений имеются основания. Но если эти социально-психологические аспекты истории включены во всеобъемлющую социокультурную систему и не рассматриваются как независимые от нее, самодовлеющие феномены, то в них следовало бы видеть компоненты исторически конкретной тотальности. В таком случае налицо не «развал» истории (ее éclatement), а поиск новых подходов к историческому синтезу; синтез же есть та перспектива, к которой стремится наука. Изучение обособленных ментальностей — не более чем средство для углубленного постижения природы человека, каким он был в те или иные периоды истории, каким его формировали культура и общество его времени. Конкретноисторический индивид — вот центральный момент социально-культурной антропологии, проецируемой на историю, ментальности же — лишь акциденции этого процесса.

ИДЕАЛЬНЫЙ ИСТОРИК XXI в.

Я попытался выделить две стороны в проблеме «ответственность историка»: его ответственность перед обществом, к которому он принадлежит, и его ответственность перед людьми прошлого, историю которых он изучает. Но расчленить эти два аспекта и рассмотреть обособленно оказалось очень трудно, если вообще не невозможно, ибо они теснейшим образом переплетены между собой. Историк не может не быть честным по отношению к собственному времени, но это означает, что он должен быть честен перед людьми, жизнь которых он пытается «возродить». Само собой разумеется, что, когда мы говорим о «возрождении» поколений, канувших в Лету, мы уже не руководствуемся романтическими вдохновениями времен Мишле и не пытаемся «вжиться», «вчувствоваться» в психологию людей прошлого а ля Дильтей. Такого рода попытки слишком субъективны. Речь идет о выработке проверяемых исследовательских процедур, которые дали бы историку материал для научной реконструкции мировидения, систем ценностей и форм общественного поведения людей изучаемой эпохи.

Образцовый Историк конца XX и начала XXI в. — как некая идеальная модель, как desideratum — мыслится мне в качестве исследователя, который, тщательно вдумываясь в изучаемое им прошлое, одновременно неустанно углубляет свой гносеологический аппарат. Его мысль неизменно обращается к самой себе; критическое рассмотрение предпосылок, из которых он исходит, методов анализа и форм обобщения не исчезает из его поля зрения. Это — не «большой окуляр», как называли Леопольда Ранке, не позитивистски настроенный раб исторических «текстов», вроде чудаков-эрудитов, изображенных Анатолем Франсом, и не неразборчивый собиратель всевозможных фактов. Это — мыслитель, сопоставляющий собственную картину мира и, следовательно, картину мира, присущую его среде, с мировидением людей, которые являются предметом его изучения.

Этот Историк безвозвратно расстался с иллюзией, будто прогресс науки все более приближает ее к обладанию истиной, которая останется таковой на все времена. Он отчетливо сознает, что научная истина, обобщая достижения современного знания, обусловлена теми проблемами, которые волнуют наше общество, и поэтому исторически конкретна и будет пересмотрена по мере изменения социально-культурных условий. Историк не выключен из течения исторического времени. Он настроен на диалог культур, и именно в этом смысле его труд приобретает общественную значимость для современников. Такая установка исторического познания может противостоять возникновению новых мифологий и лжеисторических конструкций, которые превращают историю в служанку политики, господствующей идеологии или расхожих вульгарных предрассудков, способных лишь подорвать доверие к ней.

(Впервые опубликовано: «Новая и новейшая история».

М., 1997. № 5. С. 68–79)

«Апории» современной исторической науки — мнимые и подлинные (Полемические заметки)