История - нескончаемый спор

Но если мы приходим к заключению, что в повествовании о Торстейне комическое не «вчитывается» современным исследователем, ибо присутствует в нем изначально — в сложном и противоречивом комплексе, в сплаве с инфернально-жутким, — то это не означает, что мы вообще застрахованы от опасности «вчитывать» юмор в древнеисландские тексты, его не предполагавшие. Думается, что в рассказе о стычке между двумя группировками исландских бондов, происшедшей из-за притязаний одной стороны на право справлять нужду на поле судебного собрания и отказа другой согласиться на такое осквернение священного места («Сага о людях с Песчаного Берега», гл. 9), с точки зрения людей того времени не содержалось ничего комического: вопрос стоял об отношении к сакральному. Между тем на современного читателя это повествование может произвести комическое впечатление.

Смеховой элемент, который, как мне кажется, присутствует в рассмотренной «пряди», представлен во многих сагах об исландцах. Но комическое в сагах не радостно, а скорее сумрачно, что было отмечено еще А. Хойслером, который писал о «юморе висельников» и «палаческом юморе», о «мрачно-смеховом» начале, колеблющемся между комикой и трагикой[122]. Для объяснения этого явления нужно было бы рассмотреть ту роль, которая отведена комическому в сагах. В данном сообщении нет возможности останавливаться на этом вопросе.

Однако в «Пряди о Торстейне Мороз-по-коже» комика сопряжена со специфической ситуацией — юмористической обрисовкой выходца с того света, который истошно вопит не потому, что испытывает муки, а изображает страдания других, и с попыткой «снижения» ада до нужника. Хотя эта не лишенная забавной стороны ситуация достаточно типична в средневековой литературе, я не нахожу необходимости в том, чтобы искать для подобной трактовки инфернального каких-либо латинских континентальных образцов, как это ныне принято у многих зарубежных скандинавистов. Более правдоподобным представляется допущение, что такое двойственное отношение к черту и к аду — выражающее одновременно и страх и юмор — было органически присуще народной культуре Средневековья. Смех не уничтожал страшного[123], скорее он был средством сделать его переносимым.

(Впервые опубликовано: «Скандинавский сборник».

Таллин, 1979. Вып. 24. С. 125–132)

Сага и истина

Отношение к исторической истине в Средние века — актуальная, но сложная проблема. Лишь сравнительно недавно ученые стали изучать ее с должным вниманием, не торопясь объяснять все случаи уклонения от фактов или фальсификации одною лишь тенденциозностью или недобросовестностью авторов соответствующих документов и сочинений. Стали принимать во внимание и другие факторы, которые оказывали немалое давление на средневековых историков и писцов, побуждая их прибегать к весьма своеобразным толкованиям истины. Ментальность средневекового человека занимает среди этих факторов огромное место. Он по-своему видел мир, принимая должное за сущее и игнорируя то, что мешало формированию в его сознании стройной и непротиворечивой схемы. Современные исследователи особо подчеркивают роль религии в этом процессе трансформации живой действительности в стилизованную ее картину, т. е. приноравливания преходящих фактов к надмирной трансцендентной вечной истине. Существенными в различении правды от неправды были вместе с тем интересы коллектива: индивидуальное сознание, как правило, не обладало такой суверенностью, чтобы противопоставить свою особую точку зрения мнению социума, и истинным были склонны счесть то, что отвечало потребностям и идеям группы. Интеграция в группу была столь сильной, что индивид принимал за истинные и отвечающие действительности только те факты и нормы, которые выражали коллективные представления[124].

Указанная проблема изучается почти без исключения по латинским памятникам Средневековья. Было бы интересно рассмотреть ее и на материале, который в меньшей мере был подконтролен церковной идеологии либо вовсе ее не отражал. В этом отношении немалый интерес представляют исландские саги.