Читаем История - нескончаемый спор полностью

А. Бургьер в статье «Историческая антропология» (в энциклопедии «Новая историческая наука») отмечает в качестве существенной черты антропологического подхода то, что он ищет потаенный смысл, лежащий под поверхностью явлений. Так, изучение церемониала, окружающего власть, разоблачает те ее функции и цели, которые скрыты от современников и даже, может быть, от самих ее носителей. С этим «принципом непрозрачности» социальных явлений имеет дело не только антропология, но и антропологически ориентированная история[159]. Здесь уместно заметить, что раскрытием смысла, кроющегося за знаком, занимается и другая дисциплина, во многом родственная антропологии, — семиотика, наука о знаковых системах. Было бы несправедливо отрицать интерес историков группы «Анналов» к семиологическим подходам в прочтении источников — достаточно сослаться на работу Ле Гоффа о символическом ритуале вассалитета[160]. Тем не менее нельзя не пожалеть, что эти ученые, видимо, не знакомы с трудами семиотиков культуры, в частности с трудами Тартуской школы.

В приведенных выше примерах из новейшей французской историографии (их без труда можно было бы продолжить) обнаруживается общая черта: проблемы социальной и экономической истории тесно переплетаются с проблемами истории культуры и коллективной психологии. В глазах продолжателей дела, начатого Блоком и Февром, неотъемлемым аспектом социального является ментальное. Интерес к представлениям людей о самих себе и об их человеческом и природном окружении, к особенностям их мировосприятия, к способам чувственного и понятийного освоения действительности вызывается у историков этого направления потребностью возможно глубже и всестороннее постигнуть социальные явления. Культура в контексте их исследований не выступает «в чистом виде», как самодовлеющая форма или как совокупность историй литературы, искусства, философии и т. п. Интерес представителей «Новой исторической науки» к явлениям духовной жизни можно было бы назвать социокультурным — он направлен на анализ сил, движущих поступками людей, коллективов. И это опять-таки сближает историю с этнологией, широко применяющей именно такой подход к явлениям духовной жизни, — она ставит их в рамки глобальной, всеобъемлющей социальной реальности, все стороны которой переплетены и взаимодействуют между собой.

Но, разумеется, сближение историка-медиевиста с этнологом имеет свои ограничения, о которых писал Ле Гофф. Если предмет изучения в этнологии — «холодные» общества, неподвижные или квазинеподвижные и понятие исторического времени к ним почти неприменимо, то общество европейского Средневековья, даже на наиболее ранней стадии своей истории, было обществом «горячим» (это противопоставление «холодных», т. е. статичных, и «горячих», т. е. динамичных, обществ принадлежит К. Леви-Стросу), изменялось, хотя поначалу и медленно, и, следовательно, содержало в себе источники такого рода противоречий, которые неизвестны обществам «этнографическим», доклассовым. Поэтому один лишь антропологический или этнологический метод изучения применительно к этому обществу невозможен и требуются иные методы. Существенно осложнен вместе с тем и целостный охват подобной социальной системы. При исследовании феодального общества неизбежен взгляд на него, который не упустил бы из виду присущих ему внутренних коллизий и конфликтов, «натяжений» между разными пластами его культуры, в частности между культурой «народной», или «фольклорной», с одной стороны, и культурой «ученой», элитарной, — с другой.

Эти проблемы были поставлены Ле Гоффом и его учениками и ныне выдвигаются на передний план историко-культурного исследования не только представителями «Новой исторической науки» во Франции, но и медиевистами других стран, и научная значимость и перспективность этих проблем не могут вызывать сомнений. Можно надеяться, что разработка проблемы народной культуры (по сути своей устной) рано или поздно приведет к новому исследованию и официальной, «высокой» культуры Средневековья, культуры книжной, ибо обе эти традиции активно между собой взаимодействовали в сознании каждого средневекового человека (по-разному в разных слоях и классах общества).

Перейти на страницу:

Похожие книги

От философии к прозе. Ранний Пастернак
От философии к прозе. Ранний Пастернак

В молодости Пастернак проявлял глубокий интерес к философии, и, в частности, к неокантианству. Книга Елены Глазовой – первое всеобъемлющее исследование, посвященное влиянию этих занятий на раннюю прозу писателя. Автор смело пересматривает идею Р. Якобсона о преобладающей метонимичности Пастернака и показывает, как, отражая философские знания писателя, метафоры образуют семантическую сеть его прозы – это проявляется в тщательном построении образов времени и пространства, света и мрака, предельного и беспредельного. Философские идеи переплавляются в способы восприятия мира, в утонченную импрессионистическую саморефлексию, которая выделяет Пастернака среди его современников – символистов, акмеистов и футуристов. Сочетая детальность филологического анализа и системность философского обобщения, это исследование обращено ко всем читателям, заинтересованным в интегративном подходе к творчеству Пастернака и интеллектуально-художественным исканиям его эпохи. Елена Глазова – профессор русской литературы Университета Эмори (Атланта, США). Copyright © 2013 The Ohio State University. All rights reserved. No part of this book may be reproduced or transmitted in any form or any means, electronic or mechanical, including photocopying, recording or by any information storage and retrieval system, without permission in writing from the Publisher.

Елена Юрьевна Глазова

Биографии и Мемуары / Критика / Документальное