История - нескончаемый спор

Можно сказать больше: подобный историк, скорее всего, находится в заблуждении относительно теоретических условий и презумпций своей собственной деятельности. Не скрывают ли ссылки на многофакторность и предельно сложную «игру взаимодействий» нежелание этого исследователя продумать логику применяемых им процедур? Трудно представить себе ученого, не руководствующегося теорией, пусть даже им не сформулированной. Некая общая система объяснения у него, по-видимому, всегда есть, независимо от того, насколько он отдает себе в ней отчет и в какой мере последовательно ею пользуется. Дюби утверждает, что связи между разрозненными свидетельствами, сохранившимися о людях Средневековья, он устанавливает с помощью воображения[173]. Это безусловно. Но только лишь одного воображения?! — Сомнительно! Представители «Новой исторической науки», как кажется, смешивают неодинаковые и разнородные явления, когда, отметая глобальные исторические схемы Гегеля или Тойнби, вместе с тем декларируют принципиальный отказ от теории вообще.

И когда «Новая историография» настаивает на том, что глубинные, определяющие течения исторического процесса надлежит искать в первую очередь не в сфере деятельности «персонажей первого плана», монархов и полководцев, что политические события суть проявления социально-экономических процессов, то не провозглашает ли она тем самым существенный теоретический постулат и не исповедует ли определенную «философию истории», сколь ни ненавистен ей этот термин?

Негативное отношение к теории едва ли сходит безнаказанно. В этой связи имеет смысл напомнить о критике, которой подвергся Леруа Ладюри со стороны Ги Буа. Решающим в экономическом и социальном развитии Лангедока[174]на протяжении нескольких столетий позднего Средневековья Леруа Ладюри считает демографический фактор, а эту роль последний, по оценке Ги Буа, может выполнять только потому, что исследователь жизни южнофранцузского крестьянства абсолютизировал отобранные им для количественного анализа данные о движении населения (Ги Буа ставит под сомнение высказывавшуюся Франсуа Фюре — и не им одним — идею о том, что внедрение количественных методов в историческое исследование якобы представляет собой «революцию в сознании историков»). Но дело не свелось к одной только методике — по мнению Ги Буа, Леруа Ладюри сделал на основе своего исследования мальтузианские выводы, а это уже — общая теория. Ги Буа утверждает: перенос уровня описания на уровень объяснения методологически неприемлем. И далее: не избежав риска, сопряженного с количественными методами, а именно объяснения процесса исходя только из тех его аспектов, которые выбраны для счета, историк возвращается к позитивизму, позиции коего Школа «Анналов» с самого начала и по заслугам критиковала, точнее — к «формализованному позитивизму»[175]. Разумность такого рода предостережения — вне сомнения.

Выше уже было отмечено, что устойчивый интерес «Новой исторической науки» к проблемам социальной и экономической истории, к процессам, протекающим в сфере материальной жизни, перемещение центра внимания с политической истории на историю структур и масс населения связаны с влиянием марксизма. Историки группы «Анналов», начиная с Блока и кончая Ле Гоффом и Дюби, отмечают и осознают действенность и значимость импульсов, идущих от исторического материализма, хотя некоторые из этих историков и подчеркивают, что они на позициях историко-материалистического взгляда не стоят[176]. Дело даже не столько в заимствовании у марксизма тех или иных понятий, сколько в определенных особенностях стиля мышления ведущих историков этого направления, в подходе к социальным структурам как к всеобъемлющим образованиям, диалектически включающим в себя экономические, классовые и идеологические отношения.

Ги Буа находит, что использование французскими историками, принадлежащими к «Новой исторической науке», определенных категорий исторического материализма затрагивает ныне всю сферу социальных отношений. Приняв понятие «способ производства»[177], отдельные историки Школы «Анналов», по мнению Ги Буа, отчасти как бы «пересекли границу», разделяющую эту школу и исторический материализм. Когда читаешь страницы трудов Дюби, посвященные анализу феодальной идеологии, говорит Ги Буа, подчас трудно четко установить, что отделяет его от марксизма[178]. В действительности, однако, все обстоит сложнее.