Связь ногаев со Средней Азией изучалась с двух точек зрения: их участия в этногенезе каракалпаков и проживания в ханстве кочевых узбеков Абу-л-Хайра. Первая из этих тем стала исследоваться П.П. Ивановым и была подхвачена Т.А. Жданко, Л.С. Толстовой, А. Утемисовым (Иванов 1935; Жданко 1950; Толстова 1977; Толстова, Утемисов 1963а; Толстова, Утемисов 19636). Держава Абу-л-Хайра впервые монографически изучена Б.А. Ахмедовым (Ахмедов 1965). На основе мусульманских хроник он реконструировал сложные отношения узбекского двора с мангытскими лидерами, сыновьями и внуками Эдиге, проследил участие последних во внутренней политике и внешних мероприятиях хана.
И Юрт кочевых узбеков, и Мангытский юрт располагались на территории современного Казахстана. Поэтому именно от казахстанских ученых следовало бы ожидать приоритетных работ по истории этих политических образований. Однако вся казахская историография — это, в сущности, изучение развития казахского народа. Ногайский компонент этого развития практически игнорировался. Разумеется, очевидный факт нахождения Ногайской Орды в Западном Казахстане, на землях будущего Младшего жуза, не мог абсолютно не замечаться. Но, как и в других регионах, он оставался на периферии внимания исследователей. Ногайская тематика затрагивалась походя, в связи с историей основного коренного этноса республики или с изучением кочевых узбеков (восточных кипчаков), родственных казахам и ногаям. Тем не менее переплетенность судеб народов не позволяла полностью уйти от ногайских (мангытских) сюжетов. Так, великолепный свод переводов из тюркских и персидских хроник, осуществленный под руководством С.К. Ибрагимова в 1969 г. (МИКХ), дал уникальный материал для изучения не только казахских ханств в XV–XVIII вв. (такова была цель публикации), но и раннего, наименее известного нам периода в истории Ногайской Орды. Ценные сведения и авторские наблюдения о мангытах в Дешт-и Кипчаке приводятся в трудах Т.И. Султанова (Кляшторный, Султанов 1992; Кляшторный, Султанов 2000; Султанов 1982).
Нам известны работы единственного казахстанского историка, для которого ногайско-казахские отношения стали главным объектом исследования. Это кандидатская диссертация А.И. Исина «Взаимоотношения между Казахским ханством и Ногайской Ордой в XVI в.» (Исин 1988) и серия его статей. Ученый основательно подошел к теме, привлекая и архивные материалы (посольские книги и столбцы Ногайских дел РГАДА), и сочинения мусульманских средневековых писателей, и разнообразные публикации. А.И. Исину удалось воссоздать противоречивую динамику контактов между наследниками Эдиге и правителями Казахского ханства после того, как те и другие поделили «узбекское наследство» — пастбища и оазисы Восточного Дешта. Предложена соответствующая периодизация, проанализированы предпосылки и причины союзов и конфликтов в этой части степной Евразии в XVI в. Не все возможные источники использованы, не все выводы бесспорны, но в целом разработки А.И. Исина заполнили существенный пробел в ногаеведении: несколько прояснилось восточное направление внешней политики Ногайской Орды, которое обошли молчанием А.А. Новосельский и М.Г. Сафаргалиев, а В.М. Жирмунский исследовал в основном по фольклору.
В 1970-х годах в науку пришла плеяда ученых-ногайцев. Историки и филологи, как представители этого народа, имели, конечно, все основания заняться его изучением. За последние три десятилетия их труды стали заметным явлением в советской и российской историографии. В монографиях, статьях и докладах Р.Х. Керейтова, А.Х. Курмансеитовой, А.И.-М. Сикалиева, А.А. Ялбулганова и других отразились разные стороны жизни Ногайской Орды и ногайцев позднейшего времени. Показателем уровня зрелости «ногайского» ногаеведения начала 1980-х годов стала коллективная монография И.Х. Калмыкова, Р.Х. Керейтова и А.И.-М. Сикалиева «Ногайцы. Историко-этнографический очерк» (Калмыков и др. 1983).