В следующий раз тамошние казаки фигурируют, очевидно, в памяти послу к Шейх-Мамаю И.Б. Федцову в феврале 1549 г. После проведения всех протокольных мероприятий, переговоров и раздачи поминков ему надлежало попросить у бия тайной аудиенции и сообщить кроме прочего, что Иван IV из союзнического долга («для вашие дружбы») «велел казаком своим путимльским и донским крымские улусы воевати» (Посольские 1995, с. 285). Эта мера планировалась царем в знак солидарности с Ногайской Ордой после страшной бойни зимы 1548/49 г., когда Али б. Юсуф был разгромлен Сахиб-Гиреем. Казацкий вопрос для ногайской верхушки оказался очень актуальным. Федцов не застал Шейх-Мамая в живых, и в переписку с Москвой по этому поводу вступил новый бий, Юсуф. На протяжении 1549–1551 гг. он не раз жаловался на бесчинства «казаков и севрюков, которые на Дону сидят», считая их царскими подданными. Те грабили и громили ногайские посольства на Русь и торговые караваны. Казаки базировались в «городах», которые они «на Дону в трех и в четырех местех… поделали». Возглавлял их некий Сары Азман (татарин или ногай, судя по имени). Иван Васильевич оправдывался, что донцы не подчиняются ему, это беглые люди, поселившиеся в степи без его ведома. Он обещал бию казнить разбойников, если удастся их изловить, и предлагал ему поступать так же (см.: НКС, д. 4, л. 9 об.; Посольские 1995, с. 295, 307, 308, 327).
Исследователи, насколько мне известно, тоже пока не смогли обнаружить более ранних сведений о донском казачестве и единодушно признали приведенные выше данные первым упоминанием о нем, причем в литературе отмечалась неискренность царя: на самом деле в его распоряжении имелись средства повлиять на донцов (в этом мы убедимся в дальнейшем). Уже в 1550 г. они участвовали в отражении ногайского набега на Рязанщину и вместе с царскими войсками разбили мирз (см.: Пронштейн 1967, с. 169).
В начале 1550-х годов в документах начинают фигурировать и волжские казаки. По донесению П. Тургенева, весной 1551 г. турецкий посол, перечисляя беды, обрушившиеся на ногаев в последнее время, назвал и казачью экспансию: они-де «у вас Волги оба берега отняли и волю у вас отнели, и ваши улусы воюют» (НКС, д. 4, л. 39 об.). Вольные волжане тоже посягали на ногайские посольства и караваны, и Иван IV пробовал унять их. В январе 1553 г. он сообщал бию, что повелел «свести» их с Волги, а через год Исмаилу было передано, что в присутствии его послов в Москве казнили пойманных казаков. «А которые казаки ныне от нас бегают и хоронятца на Волге», тех царь обещал истребить во время астраханского похода (ИКС, д. 4, л. 159, 209 об.). Последующие события показали, что волжская вольница еще долго отравляла жизнь кочевникам, а русские власти не могли с ней справиться.
На другом краю Дешт-и Кипчака, в Казахстане, Сибири и Средней Азии воцарился мир. Ногайская Орда продолжала оставаться гегемоном региона. В источниках не сохранились сведения о тогдашних отношениях ее с казахами (но из предыдущего изложения мы знаем, что ими правил ногайский ставленник Хакк-Назар), с Сибирским юртом (утвердившиеся там Тайбугиды боялись ногаев и старались держаться от них на почтительном расстоянии). Через степи, как в золотоордынские времена, пролег безопасный путь от Мавераннахра до Волги. По этому маршруту ехали гонцы и торговцы. Исмаил и Касим б. Шейх-Мамай сосватали дочерей за хорезмского и бухарского ханов. С Бухарой активно торговал Юсуф (см.: НКС, д. 4, л. 11 об., 12, 142, 185, 191; Посольские 1995, с. 308). В то же время столица Хорезма, Ургенч, служила приютом для ногайских беженцев, как ранее для изгнанного бия Саид-Ахмеда и его сыновей. Трое братьев Касима обосновались там и угрожали владениям Юсуфа (см.: НКС, д. 4, л. 191 об.).