Раздоры то и дело вспыхивали в узбекских ханствах и уделах династии Шейбанидов. Крупные города завоевывались разными ханами и царевичами, переходили из рук в руки. На протяжении второй половины XVI в. постепенно все больше стала доминировать Бухара. В 1557 г. ее занял Абдулла. В 1561 г. он провозгласил ханом своего отца Искандера б. Джанибека и до его смерти (1583 г.) управлял государством от его имени. Затем он сам сел на бухарский престол, на котором оставался до 1598 г. В те же годы хорезмская ветвь Шейбанидов пыталась сплотить под своей властью окрестные области, включая туркмен Мангышлака. Ногаи старались поддерживать дружественные контакты с обоими ханствами. В семьи бухарского Абдуллы и хорезмского (затем ташкентского) Бабы б. Барака сосватали мангыток.
Эти монархи до поры до времени тоже не видели причин ссориться с северными кочевниками и рассматривали их скорее как потенциально союзную силу. Расположение ханов проявилось, в частности, в готовности предоставить ногаям уделы в своих землях. В 1579 г. об этом упомянул Ураз-Мухаммед: «Что был бохарскои царь для отца моего Тенехмата князя правды пожаловал был, дал ему город. После отца моего и ныне меня тем городом пожаловал. Которой город отцу моему ташкинскои царь Бобасалтан сулил, и тем городом ныне меня пожаловал» (НКС, д. 9, л. 41 об.–42). В отношении узбекско-ногайских связей среднеазиатские источники очень немногословны, и об этих пожалованиях сведений в них нет. Тем не менее некоторые основания для получения уделов ногаями могли найтись. В начале XV в. Хорезмом владел Эдиге, а затем его сыновья; в середине того же столетия Узгенд на Сырдарье был отдан ханом Абу-л-Хайром в управление бию Ваккасу б. Нур ад-Дину; мангыты, мигрировавшие вместе с Мухаммедом Шейбани в начале XVI в., закрепились в районе города Карши.
Контакты Большой Ногайской Орды с Ташкентом и Хорезмом (с начала XVII в. — Хивинским ханством) оказались эпизодическими, хотя в целом и дружелюбными. Они сводились к обмену благожелательными посольствами, редким бракам, торговле. Основные же интересы ногаев в регионе были связаны с Бухарой. Традиционная торговля с ней и посредничество их в ее торговле с Россией вызывали существенную зависимость ногайской экономики от среднеазиатской экономической конъюнктуры и политических коллизий. Стоило хану Абдулле в 1586 г. запретить отправку караванов в Дешт-и Кипчак, как сразу «нагаи… стали наги» (т. е. прекратился подвоз текстиля) (НКС, 1586 г., д. 1, л. 21).
В переписке мирз и биев с Москвой просматривается явное преувеличение их статуса по сравнению с повелителем Мавераннахра. Сам Абдулла оценивал ранг ногайских предводителей не слишком высоко. В цитированном выше письме Кучуму одним из условий «братства» (равенства) с сибирским ханом он выдвигал требование признания адресатом мирзы Аулии б. Ака «себе за меншово брата место»; а Аулие бухарский государь направил особую депешу, «ярлык свои с наукою» как к младшему и подчиненному (РГАДА, ф. 131, on. 1, 1598 г., д. 1, л. 4, 5). В ногайских же посланиях на имя московского царя отношения с Мавераннахром предстают в совершенно ином, искаженном свете. «Яз… з бухарским царем в братстве учинился», — писал в 1579 г. нурадин Динбай (НКС, д. 9, л. 94).
Урус пошел еще дальше. Надеясь на слабую информированность русской стороны о деталях международных отношений в Деште, он осмелился представить Абдуллу как своего данника. «А яз отца своего и брата своего свыше учинился, потому что отец мои и брат з бухарсково и с тошкенсково дани не имывали, а ко мне ныне Абдулла царь бухарской присылает по сту тысеч бухарских денег»[280]
,— хвастался бий перед Иваном IV в 1581 г. И добавлял, разоблачая мотивы своего блефа: «Чтоб еси отца моего и брата моего свое жалованье свыше прислал» (НКС, д. 10, л. 87 об.–88).