История Ногайской Орды

Вот к этому-то главному сановнику Астраханского государства и направились Шейбани с братом и их наставник-аталык Карачин-бахадур после того, как коалиция дештских монархов и мангытских биев расправилась с Шейх-Хайдаром б. Абу-л-Хайром. Карачин-бахадур опекал царевичей по приказу покойного Абу-л-Хайра. Убив Шейх-Хайдара, Ибак и Аббас бросились в погоню за его племянниками. К погоне присоединился недавний союзник Шейх-Хайдара Ахмед б. Кучук-Мухаммед. Объединенные рати союзников осадили Хаджи-Тархан. Тимур, которому хан Касим поручил обоих хан-заде (царевичей), посоветовал им убраться из города подобру-поздорову, пока не поздно (Березин 1849, с. 61, 62; Бинаи 1969, с. 100; Махмуд б. Вали 1969, с. 362; Таварих 1967, с. 267, 268).

Через некоторое время Тимур решил сменить Юрт и, покинув Астрахань, обосновался при Ахмеде. Очевидно, правы были К.В. Базилевич и В.Е. Сыроечковский, приписывая ему особую роль в Большой Орде, исключительное положение и ранг «великого князя» (Базилевич 1952, с. 182; Сыроечковский 1940, с. 32, 37). Ю.Г. Алексеев видит в Тимуре ближайшего друга и советника хана, основываясь, очевидно, на упоминании его Вологодско-Пермской летописью как «царева радца» (Алексеев Ю. 1989, с. 136; Вологодско-Пермская 1959, с. 265). В октябре 1478 г. крымский бек ширинского эля Аминек сообщил османскому султану, что Ахмед намерен возвеличить Тимура и в этом случае тот сделается опасным для Крыма, так как к нему, Тимуру, присоединятся крымские подданные (Le khanate 1978, р. 70, 71,73).

Из этой информации можно было бы заключить, что Тимур объявился при дворе Ахмеда только в 1477 или 1478 г., однако есть сведения о его высоком статусе там задолго до письма Аминека. Наиболее наглядно эта значительность проявилась в отношениях беклербека с христианскими монархами. В 1470 г. польско-литовский король Казимир IV направил в Орду посольство с планом удара по Руси с двух сторон. Королевский посол, служилый татарин, «многие дары принесе к нему (хану Ахмеду. — В.Т.), тако же и ко князем его, к Темирю и к прочим, от короля» (Летописный 1963а, с. 121; Летописный 19636, с. 291). Не случайно Тимур назван первым среди князей и единственным из них по имени. Именно он и стал убеждать хана согласиться с планом Казимира[106], «но Бог не позволил» осуществиться этой затее (Татищев 1966, с. 30). Тем не менее внимание могущественного католического монарха к беклербеку льстило мангытам и Держалось у них в памяти. Через тридцать лет, уже после смерти Тимура, новый ордынский беклербек, его сын Таваккул б. Тимур, напоминал великому князю литовскому Александру Казимировичу: «Ваш отец король с нашим отцом Тимиром в приязни бывали, и послы своими особно зсылывали ся» (Pułaski 1881, р. 243).

Поддерживал Тимур связи и с Москвой. Мы уже отмечали, что ордынский беклербек (улуг бек) и московские государи занимали приблизительно равное иерархическое положение. Резонно было бы ожидать появления категории «братства» в переписке между Иваном III и Тимуром. И в самом деле, летом 1490 г. Муса-бий напомнил в грамоте к Ивану: «…дядя мои Темир князь с тобою друг и брат был» (НГ, д. 2, л. 1). Бек крымских мангытов Баки б. Хасан б. Тимур в 1538 г. сообщал Ивану IV, будто «с покойником со отцем (предком. — В.Т.) нашим с Темирем князем твои отец князь велики, любовь их меж себя и дружба опришно была… Еще старые у тобя Карачи князи осталися, и ты их въспроси…» (Посольские 1995, с. 209). Но расспросы русских «старых карачей» могли и не подтвердить слов Баки-бека. Дело в том, что есть данные еще и об отношениях по схеме «отец-сын». В 1493 г. Джанкувват б. Дин-Суфи заявил в послании Ивану III, что «Темерь князь тебе был отець, а ты ему был сын, а мы тебе были братья» (ПДК, т. 1, с. 180).