Читаем История Ности-младшего и Марии Тоот полностью

— Так же, как и вы, ваше превосходительство господин камергер.

— Э, тут другое. Лопух и в саду оказаться может; и на лужайке, и в канаве — повсюду, а пальмы растут только на своей почве, в своем климате.

— А если б я действительно была девушкой с Шомьо? Голос ее дрожал, она пристально глядела в лицо Ности; у того даже ресницы не дрогнули.

— Упаси бог, — тихо сказал он. Это явно расстроило Мари.

— Вы не были бы рады?

— Наоборот.

— Почему? — спросила она тихонько и, сев опять в кресло, опустила глаза.

— Потому что, обретя ее, я потерял бы ее навсегда. Пока я не знаю, где она, я могу, по крайней мере, о ней думать.

— Нет, я не понимаю вас, — отчетливо, но словно вдруг охрипнув, произнесла девушка, и головка ее склонилась к плечу словно сломанный цветок.

— А ведь это так ясно. Вы миллионерша, а я бедный бродяга, и вы были бы от меня так далеки, как одна планета от другой. Но, к счастью, это не так!

— Хорошо, оставим это, — сказала Мари высокомерно, будто пава, вскинув голову (о, какая дивная у нее шея!). — Но как не велика разница, сударь, между бедными и богатыми, все же должна вам кое-что заметить.

— А именно?

— Если человек кому-то должен, он обязан отдать долг. Вы слышите? (Оркестр как раз грянул первые аккорды французской кадрили.)

— Вы остались мне должны кадриль, когда осенью исчезли с горы Шомьо. Верно или нет? И она с торжеством рассмеялась ему в лицо.

— Клара! — пробормотал ошеломленный Ности. — О, господи, это в самом деле вы? Возможно ли? Я не сплю?

Он так естественно разыграл изумление, что это сделало бы честь и крупному артисту.

— Эту кадриль я сейчас с вас взыщу.

Фери не оставалось ничего другого, как протянуть Мари руку, и они присоединились к становившимся в ряд парам.

— Теперь вы верите, что это я?

— Да, — смущенно ответил Ности, как будто все еще не мог справиться с собой. — Тождество установлено.

— А правда все-таки, что только гора с горой не сходятся, — мечтательно промолвила Мари.

— Но все же еще много непонятного.

— Да, конечно, — согласилась девушка, приуныв, и. в голосе ее послышалась кроткая мольба.

— Например, как вы попали туда, Мари?

— Тсс! Только не проговоритесь как-нибудь при моих родителях, они ничего не знают. Это была просто шалость, глупый каприз, но кто знает, что они подумают. Храните это всегда в тайне и не забывайте, что вы во многом виноваты. Почему вы от меня сбежали?

Ности хотел ответить, но не успел: французская кадриль мало пригодна для подобных объяснений. В ней нельзя танцевать все время со своей партнершей, как в честном, искреннем чардаше. Кадриль такой же легкомысленный, ветреный танец (или, вернее, поэтическая ходьба), как душа француза, неясная, полная желаний. Любезничанье, разбавленное соусом элегантности. Показной флирт, грациозный смотр, а не океан чувств, выраженный в движениях. Кавалер обходит поочередно весь цветник прекрасных дам, кружится, словно дикая пчела, над каждым цветком, порхает перед ними, склоняется, вьется, вплетается в их круг, потом отрывается, движется дальше, дальше, будто листая волшебную книгу. Улыбается дамам, глаза в глаза, берет их за руки, делает с каждой два-три легких па, пока в конце фигуры вновь не окажется возле своей партнерши, которая тоже успела за это время пройти через все руки. Когда они встретились, Мари Тоот вновь вернулась к старой теме:

— Так вы, правда, меня искали?

— Правда.

— А как?

— Давал объявления в газете.

— Оставьте!

— Вы не читали? Мари потрясла головой.

— Я не умею читать, вы ведь знаете.

Она весело засмеялась; тут не выдержал и Ности, он расхохотался, — будто бубенчик зазвенел в дивной гармонии с серебряным колокольчиком.

Они расстались, следуя суровым правилам кадрили, снова встретились, в промежутках обменивались двумя-тремя фразами то с тем, то с другим. Старый Подвольский, тоже семенивший в ряду, лукаво шепнул Мари на ушко: «Эти разбойники Ности вечно меня опережают». «Мари сегодня очень хороша», — громко сказала кому-то у нее за спиной одна из баронесс Кракнер, на что ее собеседник ответил: «Словно тающий глетчер». Мари даже не обернулась; какое ей теперь дело, она едва могла дождаться, пока опять встретится со своим партнером. Только бы нити разговора не потерять!

— У вас сохранились газеты?

— Да.

— Принесите мне их как-нибудь. Принесете?

— Зачем? Она медленно повела плечами, точно раздумывая над ответом, и протяжно сказала:

— Просто так, ведь объявления предназначались мне.

— Бог знает, — ответил Ности. — Скорее той, другой… тени, которая была и которой больше нет.

— Ай-ай-ай, Ности! Не будьте таким дерзким. Она погрозила ему пальчиком.

— Хорошо, принесу.

— Когда?

— Когда прикажете?

— Завтра.

— Невозможно! Старые газеты остались на моей пештской квартире, для этого, по крайней мере, неделя понадобится.

— Так привезите через неделю.

— Где вы живете?

— О, простачок! — рассмеялась Мари. — Даже этого не знаете? В Алшо-Рекеттеще.

Однако пока длилась кадриль, договариваться им приходилось урывками и чуть ли не украдкой. А когда кадриль кончилась и Ности отвел на место свою даму, у дверей уже стояли Тооты, которые сразу подозвали дочь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века