История Ности-младшего и Марии Тоот

— Возьми и будь счастлив с ними! («Подавись ими!» — подумала она). Две последние жемчужины я положу обратно. И помни, Коперецкий, пророчество, — торжественно провозгласила она: — Когда не станет последней жемчужины, не станет и Коперецких. Не прикасайся больше к жемчугам. У тебя есть сын.

— Э, — небрежно ответил Коперецкий, — ведь и эти две отправляются только путешествовать, поедут мир повидать. Они вернутся, я же их только в залог отдам и всегда смогу выкупить.

— Это, Израиль, только разговоры, пустые слова, прошли уже века, и ни одна жемчужина не вернулась.

Вот так достались Коперецкому — и с какой легкостью! — две черные жемчужины. От этого он невероятно развеселился, особенно когда удалились дамы.

— Эй, Бубеник, — сказал он, вернувшись от ворот, до которых проводил капитаншу, — я вот все думаю, не прогнать ли тебя. Ведь я, Бубеник, начинаю уже побаиваться твоего ума. Ты же опасный человек! Что ты наговорил этим мегерам? Как их улестил? В жизни ничего подобного я не видел. Бубеник лукаво прищурился и молодцевато передернул плечами:

— Ах, боже мой, да просто и я, худо-бедно, знаю обхождение. Вот и все.

СЕДЬМАЯ ГЛАВА Различные приготовления и распоряжения Баронесса не появилась и к ужину

— Моя жена рано ложится, — заметил губернатор за кофеем. — Она еще очень слаба. Жаль, что вы не видели ее. Красивая женщина. Секретарь грустно улыбнулся.

— Что, не верите? — накинулся на него Коперецкий.

— О, почему же не верить?

— И милая женщина. Была бы она здесь, вот уж поговорила бы с вами о поэзии, о писателях, об артистах и прочем сброде… Да только бедняжка очень ослабела. А что вы думаете, наверное, не так уж легко родить эдакого Коперецкого?

Пока шел разговор, Малинка чувствовал себя будто на скамье для пыток. Какова же была радость, когда губернатор, часто зевая, отправил его спать.

— Я ведь ложусь с петухами, — сказал он, — потому что я ученик животных. Правда, утром спать люблю допоздна, но это уж фамильная черта. Словом, давайте заранее условимся так: ежели утром мы не встретимся, паче чаянья, то четырнадцатого вы приедете навстречу мне в Баратхазу и доложите обо всем, что узнали и какие мероприятия наметили на ближайшее время. А я тем часом буду разучивать свою речь. Кстати, нет ли для этого какого-нибудь особенного метода? Весь день над этим голову ломаю. Слышал я, будто кто-то клал для этого камешек себе под язык.

— То был Демосфен, но ведь он хотел отучиться от заикания.

— Ну, ладно. Я придумал другой метод. Отдам певчему перевести всю речь на словацкий, Мария Колесар выучит, ее наизусть и день и ночь будет бубнить маленькому Израилю, до тех пор, пока все, слово в слово, не втемяшится и в мою башку. Я-то ведь буду сидеть рядом с сыном и трубку курить. А как выучу речь назубок, переверну в уме на венгерский, и тогда уж все трын-трава — так речкой и потечет: «Уважаемая административная комиссия. При нынешнем политическом положении, когда над нашей отчизной громоздятся тучи…» Так она как будто начинается? Словом, вы, amice, не бойтесь за меня. Спокойной ночи!

Однако ночь Малинка провел беспокойно. Радость, с которой принял он новую службу, быстро испарилась. Это ведь только в теории казалось прекрасным, когда расцвечивал он и поездку в Крапец, и все, что было связано с секретарством, в тайниках своей мечтательной души. Ему-то думалось, он вступит в запретный рай, а на деле оказался на голгофе, где все говорило ему о том, что Вильма принадлежит другому, что она вовсе уже не та, что была. Совсем не та шустрая девчушка, с которой они назначали друг другу свидания в отдаленных парках, а молодая, только что родившая женщина, нечто совсем для него неведомое.

И зачем ему видеть все это вблизи? Вдруг ему показалось, будто в безмолвие ночи вливается детский плач. Неистовый гнев охватил его, он мог бы сейчас задушить младенца. Раз десять переворачивал он подушку, чтобы заснуть. Но не подушка была горячей, а голова его пылала. И какая безумная голова! Мысли метались в ней, скакали, жаркие, беспокойные; они терзали, мучили, бесили его. Из стен, колышась, выходили тени и приближались бесшумным шагом, угрожали, — дескать, как посмел он проникнуть в этот древний замок! «Беги отсюда, ты, грабитель, — слышался чей-то голос. — Что тебе здесь понадобилось? Какая у тебя, собственно, цель? Разрушение!»