История нового имени

Между тем у нас в квартале решение Лилы перейти на работу на пьяцца Мартири не встретило понимания. Девчонка удачно вышла замуж, вылезла из грязи в князи, стала красивой женщиной. Ей бы хозяйничать в заведении мужа, а она что удумала? Вставать ни свет ни заря и тащиться в центр, чтобы работать на чужих людей? Только портит жизнь Стефано и свекрови, которой из-за нее снова пришлось встать за прилавок в колбасной лавке. Джильола и Пинучча, каждая на свой лад, самозабвенно поливали Лилу грязью, что, впрочем, было предсказуемо. Но уж от кого Лила не ожидала осуждения, так это от Кармен, которую облагодетельствовала. Стоило Лиле уйти из лавки, как привязанность к ней Кармен испарилась без следа — быстрее, чем человек отдергивает руку от рычащей собачьей пасти. Кармен не понравилось, что из подруги и помощницы она превратилась в служанку, которой мать Стефано безжалостно помыкала. Она чувствовала себя преданной, брошенной на произвол судьбы, и не собиралась скрывать своей обиды. Она даже начала ссориться со своим женихом Энцо, который не одобрял всеобщих нападок на Лилу. Не то чтобы он ее защищал, скорее наделял непререкаемым авторитетом, искренне веря, что любое ее решение справедливо, а потому не подлежит обсуждению. Свое мнение он высказывал коротко, в двух-трех словах, покачивая при этом головой.

— Что бы я ни сделала, все не так, зато Лина всегда права! — злобно шипела Кармен.

— Откуда ты это взяла?

— От тебя. Лина то, Лина се, Лина знает, как лучше… А я? Она меня бросила, а сама сбежала! И конечно, она умная, что ушла, а я дура, что жалуюсь. Так по-твоему?

— Нет.

Несмотря на простой и ясный ответ, Кармен продолжала страдать и мучиться. Она чувствовала, что Энцо все надоело, в том числе и она, и от этого злилась еще больше. С тех пор как умер его отец, а он вернулся из армии, Энцо зажил привычной жизнью; тем не менее еще во время службы он поступил на какие-то курсы, по окончании которых вроде бы должен был получить диплом. Сейчас он напоминал хищного зверя, сдерживающего рык: он все больше молчал, но Кармен слышала этот его внутренний рык, и он ее пугал. Но самое ужасное и невыносимое заключалось в том, что он оживлялся, только если разговор заходил об этой суке Лине. Кармен плакала и сквозь слезы кричала ему: «Я ее ненавижу, эту гадину, а ты от нее млеешь! Попробовала бы я выделывать то, что она выделывает, ты бы меня по стенке размазал!»

Ада, со своей стороны, давно объединилась со своим нанимателем Стефано против его жены, утверждая, что та всю жизнь ему отравила. Когда Лила перешла работать в шикарный магазин в центре, Ада развернулась. Она всем и каждому твердила, какая Лина дрянь, особенно стараясь перед Антонио и Паскуале. «Она вами, мужиками, всегда вертела как хотела, — говорила она. — Знает, шлюха, чем вас взять!» Она выплескивала им в лицо эти обвинения, как будто Антонио и Паскуале несли личную ответственность за несовершенство мужского пола. Если ее брат отмалчивался, она переходила к оскорблениям: «Что, и пикнуть не смеешь? Еще бы, ты тоже берешь деньги у Солара, так что вы с ней заодно, оба ишачите на одного хозяина! Неужели не противно, что она тобой помыкает? Я знаю, что ты помогаешь ей в магазине! Принеси то, перетащи это — а ты и рад подчиняться!» Со своим женихом, который ее все больше раздражал, она вела себя еще грубее. «Ты грязный как свинья, от тебя воняет», — бранилась она. Паскуале оправдывался, что он только что с работы, но Ада не унималась, так что в конце концов он вообще перестал ей возражать, лишь бы она не разорвала помолвку. Впрочем, дело было не только в этом. Если раньше Паскуале часто упрекал Аду и Кармен за то, что они слишком быстро забыли, сколько хорошего сделала для них Лила, то после того, как однажды утром он увидел мою подругу в «фиате» Микеле Солары, который вез ее, разодетую, как элитная проститутка, на пьяцца Мартири, Паскуале сказал себе, что не понимает, как она, не испытывая настоящей нужды, могла продаться такому подонку.

Лила, по своему обыкновению, не обратила никакого внимания на растущую вокруг нее враждебность и с головой окунулась в новую работу. Продажи в магазине заметно выросли. Клиенты шли сюда не только за обувью, но и ради удовольствия пообщаться с молодой красивой хозяйкой, умевшей поддержать интересный разговор. На полках у нее рядом с туфлями стояли книги, которые она читала; она угощала их конфетами и занимала беседой. Но главное, она производила впечатление человека, для которого гораздо важнее, чтобы покупатель, кем бы он ни был — супругой или дочерью адвоката или инженера, журналистом «Иль Маттино», молодым человеком или пожилым денди, которому некуда девать деньги и время, — почувствовал себя желанным гостем, чем просто продать ему пару обуви. Им нравилось сидеть в удобных креслах или на диванах и болтать с ней о том о сем.

Неожиданная проблема возникла в лице Микеле. Он часто заходил в магазин сразу после открытия и как-то раз сказал ей в своей привычной манере, полунасмешливо, полувкрадчиво: