История нравов. Буржуазный век

В сфере домашней промышленности несчастные дети страдали не только от чрезмерно длинного рабочего дня — часто с пяти часов утра до десяти вечера, — но и от самых ужасных условий жизни. Приведем только две иллюстрации из быта производства кружев, где еще вполне царил кустарный способ производства. В докладе образованной в 1864 году английским парламентом комиссии, следившей за детским трудом, говорится между прочим: «В Ноттингеме часто от 14 до 20 детей втиснуто в маленькую комнату не более 20 кв. футов, причем из 24 часов 15 уходили на работу, изнурительную вследствие однообразия и отвращения к ней, на работу, протекавшую среди самых антигигиенических условий. Даже самые маленькие дети работают с напряженным вниманием и с удивительной быстротой и почти никогда не замедляют движений своих пальцев, почти никогда не дают им отдыха. Когда к ним обращаются с вопросом, они не отрывают глаз от работы из боязни потерять хоть одну минуту. Чем более удлиняется рабочее время, тем чаще пускают надсмотрщицы — mistresses — в дело „длинную трость“ в качестве возбуждающего средства. Постепенно дети утомляются, а к концу своего прикрепощения к однообразному занятию, портящему зрение, изнуряющему своим однообразием тело, они становятся беспокойными, как птички. Настоящий рабский труд».

Иные мануфактуристы нанимали ежегодно 3 тысячи таких домашних работников, еще находившихся в детском возрасте, имевших в среднем шесть лет от роду. Впрочем, фабриканты не были так бессердечны, чтобы лишить и более юных возможности зарабатывать деньги. В докладе той же комиссии говорится: «В кружевной мастерской имеется 18 девушек и мастериц, на каждую приходится 35 куб. фут. В другой, где стоит ужасная вонь, 18 человек, на долю каждого приходится 24 ½ куб. фут. В этой отрасли производства применяется труд даже детей, которым два или два с половиной года».

В производстве спичек работали вообще почти только дети, и притом в самом нежном возрасте.

Подобное массовое применение детского труда, да еще при таких ужасных условиях жизни, походило на настоящее избиение младенцев. Таков и был печальный итог. Даже еще во второй половине XIX века применение детского труда было систематическим убийством детей. На сотнях тысяч детских трупиков воздвиг царь свое господство над миром. И рабочие это знали. В возникшей в 1844 году песне бирмингемского поэта Эдварда Питера Мида «Песня о паре» сказалось мрачное настроение рабочего класса:

На свете есть царь, беспощадный тиран,

Не сказки старинной забытый кошмар,

Жестокий мучитель бесчисленных стран…

Тот царь именуется «Пар».

Рука его грозно протянута вдаль,

Рука у него лишь одна,

Но рабскую землю сжимает, как сталь,

И тысячи губит она.

Как бешеный Молох, чудовищный бог,

Он храм свой поставил на грудах костей,

И пламенем вечным утробу зажег,

И в пламени губит детей.

С толпой кровожадных жрецов-палачей

Людьми он владеет, как вождь.

Они претворяют кровавый ручей

В чеканного золота дождь.

Они попирают ногами народ

Во имя Златого Тельца.

Их тешат голодные слезы сирот

И вздохи больного отца.

Предсмертные стоны вокруг алтаря

Им нежат, как музыка, слух.

В чертогах свирепого пара-царя

Там гаснет и тело и дух.

Там царствует ужас, там гибельный ад

В чертогах царя роковых,

Там тысячи мертвых положены в ряд,

Они поджидают живых…

Долой же слепую, бездушную власть!

Вы, полчища белых рабов,

Свяжите чудовища черную пасть

И силу железных зубов!

И слуг его наглых, утративших честь

И совесть продавших давно;

Пускай поразит их небесная месть

С Тельцом Золотым заодно[10].

Что это не поэтическая гипербола, доказывает доклад назначенной в 1840 году парламентской комиссии для расследования вопроса о детском труде. Изданный ею в 1842 году доклад разворачивает, по словам экономиста Нассау Уильяма Сеньора, «самую ужасающую, когда-либо представавшую глазам мира картину алчности, себялюбия и жестокости капиталистов и родителей, картину нужды и вырождения, убийства детей и отроков».

Наряду с рабочей силой детей особым спросом пользовалась, как уже упомянуто, рабочая сила женщин. Женщина не только весьма пригодна для целого ряда производств, она была к тому же гораздо более покладистым работником, нежели мужчина. Женщина всегда находилась в особо подчиненном положении. Кроме тех же причин, которые приковали к машине мужчину, ее связывало с ней и с фабрикой еще одно из самых благородных чувств, не останавливающееся ни перед каким самопожертвованием, — материнская любовь.