Было бы, безусловно, неправильным предполагать, что этот идеал существует только в головах людей как идея. Во многих отношениях он осязаем телесно и существование его доказуемо, именно потому, что люди стараются как можно больше приспособиться к этому идеалу красоты, порожденному, правда, идеей, но обусловленному всем комплексом жизненных потребностей, постоянно, как мы знаем, меняющихся. Это приспособление совершается при помощи жестов, движений, поведения, костюма — словом, всего жизненного обихода. Так как не подлежит сомнению, что люди отличаются такими особенностями гораздо отчетливее, чем ростом или телосложением, то отсюда следует, что люди разных эпох должны резко отличаться друг от друга и в этом особом физическом отношении. Так оно и есть на самом деле. Человек эпохи Ренессанса имеет свою особую, только ему свойственную линию, как и человек галантного века и человек современного капиталистического периода. Каждый представляет совершенно непохожий на других тип.
Превращение одного типа в другой никогда не происходит, естественно, очень быстро. Идеал физической красоты, создаваемый людьми, постоянно видоизменяется. На примере пластических искусств человек, умеющий видеть, может очень хорошо уяснить себе эту постоянную смену, так как пластические искусства увековечили, так сказать, тоску и мечту каждой эпохи о красоте, сегодняшней, вчерашней и позавчерашней. Происходит вечная смена, ибо ни один день истории не похож на предыдущий. Сумма условий жизни становится с каждым днем другой, хотя, правда, различие сводится к незначительным оттенкам.
В тонких оттенках и выражается поэтому обыкновенно в эстетической области эта постоянная смена исторического положения вещей. Как бы, однако, ни были незначительными эти оттенки, одно остается бесспорным. Если бы вы захотели в один прекрасный день устранить промежуточные звенья и сравнить современный момент эволюции с ее исходной точкой, то вам пришлось бы констатировать, что из первоначального образа вырос совсем другой идеал. Оглядываясь назад на более или менее продолжительную эпоху, вы далее увидите, что — а это очень важно — начиная с известного момента эти оттенки всегда лежат в одном направлении. Так постепенно складывается совершенно новый идеал, причем тот идеал, которому ныне поклоняются, на который ныне молятся, представляет собой нечто совершенно противоположное, даже враждебное первоначальному образу, перед которым люди когда-то склоняли колени. Но именно эти противоположные линии считаются теперь единственно красивыми, провозглашаются сущностью новой красоты, выставляются как канон будущего.
Поэтому мечта новой эпохи об идеальной красоте принципиально иная, чем та, которая господствовала в более или менее далеком прошлом, так как потребности стали совершенно иными: люди стремятся теперь к иным целям. Факт этот долго остается неосознанным, но в один прекрасный день он все-таки входит в сознание. Как мы уже выяснили в первом томе, это имеет обыкновенно место в революционные эпохи. В этом смысле революционными эпохами считаются такие, когда изменившаяся, неизбежно сложившаяся историческая ситуация входит во всеобщее сознание.
Если же переработка старых идеалов совершается уже не бессознательно, не как результат инстинктивного следования известному закону, а преднамеренно, то она отличается тем большей радикальностью и последовательностью. Люди стремятся к поставленной цели уже напрямик. Вот почему, с другой стороны, эти эпохи вызывают ложное впечатление, будто ими создана новая форма, тогда как на самом деле новая революционная эпоха подводит лишь итог работе давно действовавших сил и в лучшем случае доводит процесс развития к его цели кратчайшим путем.
А цель всегда одна и та же — снова привести в гармонию форму и содержание.
Вот почему и буржуазный идеал физической красоты был создан не французской революцией и не художником-истолкователем Жаком Луи Давидом, а сложился гораздо раньше в Англии, да и был уже подготовлен в своих существенных чертах во Франции. Правда, некоторые наиболее характерные черты и линии он получил лишь в эпоху Великой французской революции потому именно, что последняя очень скоро вступила в сознательную оппозицию завершенному ею прошлому, эпохе абсолютизма.
В своем окончательном виде буржуазный идеал красоты диаметрально противоположен идеалу абсолютизма. Он должен был находиться в таком же резком противоречии к последнему, в каком некогда идеал красоты Ренессанса находился к средневековому идеалу красоты. Ибо снова стояли перед человеком, этим живым орудием истории, иные цели, и снова он должен был сыграть в жизни иную роль, чем прежде.