История нравов. Буржуазный век

Так как идеал красоты каждой новой эпохи всегда диктуется интересами политически господствующих или по крайней мере задающих тон классов, то в эпоху абсолютизма красивым считался человек, предназначенный к бездействию и безделью. Все, что во внешнем облике человека напоминало о систематической работе, все, что с виду благоприятствовало ей, считалось некрасивым. Этот паразитический идеал, идеал бездельника, возведенный в идеал человеческой красоты, получил свое наиболее точное и наиболее рафинированное выражение в царствовании Людовика XV. В эпоху рококо он праздновал свой высший и всеми признанный триумф.

В эту же эпоху наметился, однако, и перелом, ибо тогда уже назревала новая эпоха. По мере того как под влиянием ускоренного фабричной индустрией процесса капитализации менялся весь общественный организм, по мере того как распространялись вместе с тем буржуазные идеи, менялся и идеал красоты рококо, превращаясь уже до начала революции в свою прямую противоположность. Эта диаметральная противоположность соответствовала, естественно, совершенно изменившимся потребностям общества. История поставила перед рвавшейся к господству буржуазией самые сложные и трудные проблемы в самых разнообразных областях.

Необходимо было сызнова урегулировать все взаимные отношения между людьми. Решить эти выросшие из исторической ситуации задачи мог лучше всего человек ума и воли, или, вернее, только он один и мог решить эти задачи. Высшей потребностью времени было, следовательно, соединение обоих этих качеств в одном лице, и притом в возможно большем количестве лиц, ибо решение предстоявших очередных задач времени требовало сотрудничества всех.

Эпоха провозгласила поэтому идеалом именно эти линии: ясный, энергичный взгляд, прямую и напряженную осанку, жесты, исполненные силы воли, оттенок самосознания в голосе, руки, способные не только хватать, но и удержать захваченное, ноги, энергично ступающие и твердо стоящие на завоеванной позиции. Таковы были линии, отличавшие отныне тонко организованную, исполненную сильной воли человеческую машину, и эти качества хотя и требовались преимущественно от мужчины, однако должны были до известной степени воплощаться и в женщине.

Другая существенная составная часть нового идеала красоты — душевная красота. Более высокая жизненная цель, не исчерпывающаяся уже одним только паразитическим наслаждением жизнью, сознание, что высшие идеалы человечества лежат не позади, а впереди, — все это предполагает особые качества, а именно свободный, высокий лоб, за которым живут «чудесные, великодушные мысли, подобно орлам, привыкшим купаться в лучах золотого солнца», солнечно-ясный глаз и гордый взор, блистающий откровенностью и великой любовью к людям, наконец, характер, способный страстно увлечься тем, что он признал за правду.

Сочетание в одном лице физической и душевной красоты заметно отличало человека буржуазной эры от господствующего в эпоху абсолютизма типа, так как именно этих линий нет в идеале красоты абсолютизма.

Не менее существенной метаморфозе подвергся в буржуазной идеологии и человек как орудие эротики. В эпоху буржуазного возрождения человечество снова переживало молодость, чувствовало себя во второй раз после Средних веков как бы заново рожденным. Поэтому вновь торжествовало творческое начало: сила, здоровье, жажда деятельности, ибо таковы всегда характерные признаки молодости. Этим качествам соответствовали особые черты и в идеальном образе физической красоты. Тело мужчины и женщины было уже не только, как в эпоху рококо, объектом рафинированного наслаждения, функции которого исчерпывались одним только физическим удовольствием. Половая способность и половое наслаждение подчинены теперь задачам и целям всего человечества.

Так само собой должен был пасть рафинированно-извращенный идеал красоты рококо, считавший самым заманчивым и привлекательным детскую незрелость форм, красоту мальчика и девочки (см. предыдущий том «Истории нравов»). Теперь снова выше всего ценят мужчину и женщину в полном расцвете сил. Мужчина перестал быть игрушкой в руках женщины, он ее бурно-страстный повелитель, на которого она взирает с гордостью и нежностью. Женщина предпочитает мужчину с мускулами, с крепкими ляжками и икрами.

В относящемся к 1799 году «Опыте философии моды» говорится в пикантных выражениях, все еще характерных для эпохи: «Подобно тому как мужчины чувствуют величайшее отвращение к толстой женской шее, так ненавидят женщины тонкие икры. Икры мужчин — истинный термометр их нежности на практике, барометр их физической силы, счеты, на которых они отмечают число данных ими уроков любви, книга, куда они записывают свои расходы на женщин. Поверьте мне, коллеги-мужчины, женщины — лучшие, каких вы только можете себе представить, знатоки икр; взоры их падают вниз, как наши обращаются вверх».