История нравов. Буржуазный век

В Германии протест рвавшейся вперед молодежи против светской культуры абсолютизма также сказался в оппозиции господству петиметров. А выражался этот протест в том, что петиметра, любимца дам, осыпали насмешками, становясь при этом в позу силача. Эта мода — а в Германии дело часто не заходило дальше простой моды — была распространена всюду, в особенности же — что вполне естественно — в среде студенчества, где она и продержалась дольше всего. О своем пребывании в Гисенском университете магистр Лаукхарт сообщает, что все, напоминавшее манеры петиметра, находилось под запретом, то есть прежде всего, конечно, галантный культ дам. «Только немногие студенты в Гисене ухаживают за женщинами, — замечает он, — ибо это считается признаком петиметра, недостойным настоящего бурша (студента)».

Поставленный студенчеством на место идеала петиметра идеал силача не представлял, правда, более высокой культуры. В том же самом месте Лаукхарт говорит: «Кто обвинит гисенских студентов в петиметрстве, тот будет несправедлив. Большинство вело себя — как говорится в песенке — как свиньи». Следует добавить, что гиссенские студенты не были исключением и что увлечение новым типом сильного человека обнаруживалось во всех университетских городах одинаково грубо. Как ни мало привлекателен факт, он вполне понятен. То была в значительной степени неизбежная реакция против элегантной изнеженности мужчин, тем более отвратительной, что она вела к банкротству. Культ сильного человека скрывал в себе все же стремление к возрождению. В нем в карикатурном виде сказывалось сознание, что изнеженное поколение не сможет восторжествовать над враждебным миром. С другой стороны, не следует упускать из виду, что начинавшийся процесс оздоровления Германии иначе чем в карикатурных формах и не мог обнаружиться, так как упадок страны мешал плодотворному проявлению накипевшей в буржуазии силы.

Подобное увлечение физически сильным человеком потом еще несколько раз повторялось в Германии, а именно каждый раз, когда народ предпринимал новую попытку политической эмансипации. Распространившееся после монархически-освободительной войны 1813 года, а также в 1840-х годах так называемое турнерство[14] и было по существу не чем иным. Так как в эти периоды напряжение силы было не совсем бесплодным, так как оно добилось кое-каких фактических результатов, то оно и не обнаруживалось в такой же степени, как прежде, в диком пьянстве и в скандалах. Во все эти периоды тип сильного мужчины, Kraftmensch, с широкой грудью — высший символ мужественности — был также и особо чтимым идеалом красоты боровшихся за свою эмансипацию классов.

Выше было сказано, что в эпоху выступления на историческую сцену буржуазии и женщины превращались в героинь. Первоначально и здесь возрождение началось с того, что женщина хотела во всем быть противоположностью тому, в чем эпоха абсолютизма видела ее красоту. Если век рококо более всего преклонялся перед женщиной с едва распустившейся, как бутон, грудью и с грациозной фигуркой, перед женщиной, напоминавшей фарфоровую статуэтку, то начиная с середины XVIII века английская буржуазия ставила выше всего не пышную, но все же статную фигуру Туснельды[15], суровую красоту женщины, символ цветущего здоровья (см. картины Петерса «Соблазнительная красавица», Эрскина «Туалет Венеры» и в особенности Хоэра «Купающаяся красавица»). Если в картине Петерса еще чувствуется сильное влияние рококо, то «Купающаяся красавица» — воплощение свежести и здоровья. Это уже не те женщины, которые хотели быть прежде всего пикантными орудиями наслаждения. Это поколение, мечтающее удостоиться через любовь почетного титула матери. Грудь этих женщин не только вздымается навстречу ласкающей руке возлюбленного, она вместе с тем пышущий богатством источник жизни. Грудь женщины теперь прежде всего именно источник жизни. Изображаемая ныне искусством грудь женщины всегда напоминает наполненную молоком грудь беременной женщины.

Во всех странах женщинам, приближавшимся к этому идеалу красоты, устраивался настоящий культ. Газеты помещали их подробнейшие описания, а когда они показывались на улице, вокруг них сейчас же собиралась толпа восторженных зрителей. Одним из наиболее характерных примеров такого культа может служить уже упомянутая во втором томе история сестер Ганнинг, двух отличавшихся ослепительной красотой молодых ирландок, прибывших в 1751 году в Лондон и долгое время находившихся в центре всеобщего внимания. Знаменитый Хорас Уолпол пишет в 1751 году (18 июня) сэру Хорасу Пенну: «Здесь говорят только о них. Их считают красивейшими женщинами мира. Когда они появляются в парке или в саду Воксхолл, вокруг них собирается огромная толпа, так что они вынуждены уйти».

Этот культ был отнюдь не платоническим. Не прошло и года — и обе сестры вышли замуж за богатых лордов.