История нравов. Буржуазный век

Для нас интересно здесь следующее письмо Герберта Грендаля к Ахиму фон Вустро: «У меня есть талант стать духовником. Вся жизнь семьи лежит передо мной, как раскрытая книга. Я вижу их всех насквозь. Мать тщеславна, честолюбива, напрягает все свои силы, чтобы при скудных средствах оплатить вечеринки и туалеты. В доме поэтому постоянно ссоры и стычки. Темой утреннего, обеденного и вечернего разговора служат деньги. Каждой вечеринке всегда предшествует ссора. Он (муж) против, он стар, дряхл, устал. Он мечтает снять где-нибудь в провинции квартиру в четыре комнатки и ухаживать за своими розами. Но он подчиняется, надевает фрак и продолжает тянуть лямку. Так дослужится он когда-нибудь до директора департамента. „Русалочка“, конечно, на стороне матери. „Мама“ — великая женщина. Что мама захочет, то и делается! И мама всегда права! Обеих старших дочерей она наконец сплавила. С первой дело не клеилось. Период помолвки продолжался долго. Жених — дальний родственник, чья карьера лишь в будущем. В семье сцены и слезы. Его поймали на честном слове и „устроили“. У них теперь каждый год потомство. Мама возмущена. Даже „русалочка“ негодует: „Безобразие! Могли бы что-нибудь предпринять, он даже еще не майор“. Об этом „что-нибудь“ она, по-видимому, имеет очень ясное представление. В семье тайного советника не очень стесняются, когда во время разговора разыгрываются страсти. Вторая дочь была гордостью семьи. Ей пророчили блестящую будущность, посылали в роскошных туалетах и декольтированных платьях с визитами к родственникам и сиятельствам. Маленькому сентиментальному интермеццо с двоюродным братом, моряком, мама очень быстро и настойчиво положила конец. Муж ее отвратительный, импотентный человек, но богатый. Дада сумела вознаградить себя. Ее двоюродный брат, моряк, получил свое. „Русалочка“ посвящает меня во все… У них тут где-то поблизости квартира для свиданий. Дада поэтому не раскаивается.

Сын — любимец матери, отъявленный беспутник, делает долги, играет, бегает за женщинами, не исключая и кухарки, что очень забавляет „русалочку“. Отсюда постоянные сцены. Богатый шурин взаймы не даст. Есть долги и у мамы. „Знаешь, иногда у нас прямо невозможно жить“. — Я охотно верю этим словам „русалочки“.

Поймала и „русалочка“ во время своего первого пробного рыболовного путешествия жениха, богатого деревенщину из знатной семьи. Кажется, он немного глуповат. „А потом, у него такие большие руки. Ты гораздо лучше!“ — И она начинает плакать, хотя и решила твердо за него выйти. Она поплачет и в венке из флердоранжа. О женщины! Сообщила она мне несколько интересных подробностей о технике „ловли“: „Всегда необходимо делать вид, словно ничего не знаешь. Это главное. Когда он является, я удивлена и бегу причесываться, хотя мама и так все утро его сторожила, а я надела новую блузку. Всему верить, что он говорит. Никогда не спрашивать. Точно мы не навели точнейших справок у тети Отти, сколько у него и откуда он родом. Мама говорит обо мне всегда, как о ребенке, о том, что меня еще раз надо отдать в пансион. А сама уже мысленно устроила все комнаты в его усадьбе. Она думает, что я отдам тайком часть денег брату, когда выйду замуж. Я не так глупа. И так надоела нищета дома…“

Она девушка очаровательная, в своем роде очень страстная, восхитительны ее несколько чопорная нежность, ее ручка, которой она хватает меня за волосы, ее поцелуи — чтобы они были пожарче, она сильно прижимает уста…»

Вот, в заключение, что говорит Лев Толстой о ловле мужчин в «Крейцеровой сонате»: «Девка созрела, надо ее выдать. Кажется, как просто, когда девка не урод и есть мужчины, желающие жениться. Так и делалось в старину. Вошла в возраст дева, родители устраивали брак. Так делалось, делается во всем человечестве: у китайцев, индейцев, магометан, у нас в народе; так делается в роде человеческом, по крайней мере в 0,99 его части. Только в 0,01 или меньше нас, распутников, нашли, что это нехорошо, и выдумали новое. Да что же новое-то? А новое то, что девы сидят, а мужчины, как на базар, ходят и выбирают. А девки ждут и думают, но не смеют сказать: „Батюшка, меня! нет, меня! Не ее, а меня: у меня смотри какие плечи и другое“. А мы, мужчины, похаживаем, поглядываем и очень довольны. „Знаю, мол, я не попадусь“. Похаживают, посматривают, — очень довольны, что это для них все устроено. Глядь, не поберегся, — хлоп, тут и есть!

— Так как же быть? — сказал я. — Что же, женщине делать предложение?