История нравов. Галантный век

О берлинском Тиргартене говорится: «Это роща любви, где свет и мрак (как на Пафосе) сочетаются странным и приятным образом, где мыслитель и сладострастник находят богатый материал для беседы. Сюда, как к гробу Магомета, из всех концов города паломничают, охваченные желанием, целые караваны женщин и рыцарей».

Аналогичные описания имеются у нас и относительно большинства больших бульваров и скверов других крупных европейских городов.

Специального, хотя и сжатого освещения заслуживает вопрос о роли представителей католической церкви в общем состоянии нравственности эпохи.

При поверхностном взгляде легко можно прийти к заключению, что большая часть клира откровенно цинично участвовала в господствующей кругом безнравственности, что представители церкви не только не задерживали развитие разврата, а прямо содействовали этому. Но как только мы станем вглядываться в положение вещей, нам придется установить такие же значительные и столь же принципиальные различия, как при оценке половой нравственности в разных классах населения.

Только вполне определенные слои духовенства открыто участвовали во всеобщей оргии непристойности. А именно все высшее духовенство и в значительной степени определенные монастыри. Что же касается остальной части духовенства, большой массы священства, то можно говорить лишь об индивидуальных случаях, число которых, впрочем, относительно велико, так как безбрачие то и дело побуждало к использованию удобных шансов, а этих последних ни у кого не было в таком количестве, как у католического священника. Эти различия вполне соответствуют, стало быть, царившим в самой церкви классовым противоречиям, ибо эти последние и здесь сильнее всякого морального учения.

Обычный упрек, предъявлявшийся, да еще и теперь предъявляемый к церковным сановникам эпохи старого режима, заключается в том, что нравственное поведение высшего духовенства, особенно во Франции, ничем не отличалось от такового придворной знати. Подобный упрек вполне основателен, хотя в самом факте и нет ничего удивительного: хорошо оплаченные церковные места были не чем иным, как синекурами дворянства или же синекурами, которыми короли вознаграждали своих сторонников. Главная суть этих мест — доставляемый ими доход, а связанный с ними духовный титул — только средство замаскировать этот доход.

Уже из одного этого следует, что сановники церкви тяготели не столько к Евангелию Христа, сколько к эпикурейской философии господствующих классов. Если затем принять во внимание высоту дохода, если вспомнить, что каждый из полутораста французских архиепископов и епископов располагал ежегодным доходом в 250–300 тысяч франков — на наши деньги почти полмиллиона, а некоторые церковные князья, как, например, архиепископ страсбургский, получали даже три миллиона, то эти данные в достаточной степени объясняют нам огромную роль этих паразитов в сатурналиях придворной знати.

Несколько более сложны причины разврата, царившего в целом ряде монастырей, в особенности женских, хотя и их вскрыть не так уж трудно. Позволим себе сначала просто констатировать факты. Во всех католических странах появляется тогда значительное количество женских монастырей, бывших, без преувеличения, настоящими домами разврата. В них царили беззаботность и непринужденность. Казанова описывает в своих мемуарах такие монастыри в Венеции: «Приемные этих монастырей и дома куртизанок, находящихся, впрочем, под контролем многочисленных полицейских шпионов, были единственными местами, где сходилась венецианская знать: и там и здесь царила одинаковая свобода. Музыка, пирушки, галантность так же мало возбранялись в монастырских приемных, как и в дачных домиках. Пьетро Лонги изобразил эти монастырские нравы в интересной картине» (хранится в Городском музее Венеции).

Суровые орденские уставы в этих монастырях часто были только маской, так что в них можно было всячески развлекаться. Монашенки могли почти беспрепятственно предаваться галантным похождениям, и начальство охотно закрывало глаза, если поставленные им символические преграды открыто игнорировались. Монашенки увековеченного Казановой монастыря в Мурано имели друзей и любовников, обладали ключами, позволявшими им каждый вечер тайком покидать обитель и заходить в Венеции не только в театры или иные зрелища, но и посещать petites maisons своих любовников. В будничной жизни этих монахинь любовь и галантные похождения даже главное занятие: опытные совращают вновь постриженных, а услужливые среди них сводят последних с друзьями и знакомыми, подобно тому как сводня снабжает своих клиентов новым товаром.