История нравов. Галантный век

Наиболее усердными торговцами людьми в Германии были: ландграф (владетельный князь) Вильгельм Гессенский, наследный принц Брауншвейгский, мучитель Лессинга[10], и герцог Карл Евгений Вюртембергский, палач Шубарта. Мы преднамер енно сказали: наиболее усердными. Ибо продажа собственных подданных была в продолжение многих лет излюбленнейшей «финансовой реформой» целого ряда мелких деспотов… Вообще торговля людьми была одним из важнейших экономических фундаментов немецкого мелкокалиберного деспотизма. В 1776–1782 годах Брауншвейгский герцог Карл Вильгельм Фердинанд продал не более и не менее как 5723 человека на нижеследующих условиях: «Герцог Брауншвейгский обязуется предоставить корпус в 4300 человек пехоты и легкой кавалерии английскому правительству, взамен чего последнее обязуется выплачивать субсидию со дня ратификации договора, притом простую, ежегодно в размере 64 500 немецких талеров, в продолжение всего того времени, пока войско будет состоять на английской службе и получать жалованье. С того момента, как войска перестанут находиться на жалованье, субсидия должна быть удвоена, то есть достигнуть 129 тысяч талеров, и эта удвоенная субсидия должна выплачиваться еще два года по возвращении войск в Германию. Кроме того, герцог получает еще по 30 талеров за каждого солдата как вознаграждение за расход по вербовке, а за каждого убитого и за каждых трех раненых — по 40 талеров».

Из числа проданных по этому тарифу подданных Брауншвейгского герцога в 1783 году на родину вернулось только 2708 человек — итак, погибло 3015. Впрочем, не все они пали на поле битвы, многие из них погибли самым жалким образом в Америке. «Благородный» покровитель Лессинга дал приказ бросить изувеченных и раненых на произвол судьбы, разумеется чтобы увеличить кровавое жалованье, получаемое им от Англии. Таким путем герцог-спекулянт извлек во имя удовлетворения своих похотливых вожделений троякую выгоду из этих несчастных: сначала он продавал их здоровое тело, потом брал за их увечья и раны и, наконец, экономил на содержании инвалидов, предоставляя беднякам, потерявшим трудоспособность, погибать на чужбине. Неудивительно, что подобная славная «финансовая реформа» доставила ему 5 миллионов чистого дохода (Франц Меринг, «Легенда о Лессинге»).

Быть может, еще более «чувствительным» и «благородным» человеком был герцог Вюртембергский, продававший даже собственную кровь и плоть африканским мясникам, главным поставщиком которых он долго состоял за голландские деньги и во имя голландских интересов. Среди солдат, поставляемых им по договору в Капштат, было немало его незаконных детей, носивших фамилию Франкемон. Само собой понятно, что вюртембергский работорговец продавал своих собственных детей не по той цеце, по которой отпускал сыновей мужиков… За такой товар, да еще за такое самопожертвование приходилось платить больше. Они фигурировали поэтому в качестве офицеров. Смотря по чину, за них платили втрое или еще больше, чем за простого рядового. Известно, что один из этих Франкемонов погиб в пустыне, другой — Фридрих — нашел только после 13-летних страшных мук и страданий дорогу домой, будучи вообще одним из немногих несчастных, вернувшихся на родину. Большинство (за исключением тех умников, которые дезертировали еще в пути) умерли в Батавии от чумы.

При оценке этой позорной торговли людьми необходимо иметь в виду, что только сравнительно небольшая часть запроданных за границу солдат состояла из добровольцев. Огромное большинство вербовалось насильно. Частью это были подданные, обязанные отбывать воинскую повинность, частью их брали тем же способом, которым впоследствии рабовладельцы добывали себе черный товар. Из года в год многие юноши и мужчины захватывались в поле во время работ или же ночью в постели, других спаивали и насильно уводили… А кто попадал в когти вербовщиков, для того уже не было спасенья. В тысяче семейств, где были взрослые сыновья или отец еще находился во цвете сил, каждый вечер ложились спать не иначе как дрожа от страха. Надо себе живо представить все трюки этой единственной в своем роде «финансовой реформы», чтобы понять истинную сущность немецкого мелкокалиберного абсолютизма. Но, как уже замечено, все это в высшей степени логично. Доктрина абсолютизма сама собой приводила к этому. Историческая ситуация, сделавшая абсолютизм возможностью, снабдила его атрибутами всемогущества.

В идейной области этот факт приводил к тому убеждению, что государство, и в особенности народ, не имеют никакой иной цели существования, как только повышать возможность наслаждения жизнью облеченному властью государю и его двору, и притом в такой степени, в какой этого потребует их индивидуальный каприз.