История нравов. Галантный век

Мужской идеал, ценимый эпохой, обнаруживается только в костюме. Элегантный придворный — совершеннейший тип мужчины. Первоначально, в эпоху восходящего абсолютизма, он принимает позу величия. Каждый хотел изобразить Бога, в его лице ступающего по земле. Проблема эта была удовлетворительнейшим образом разрешена при помощи парика allonge, в один миг превращавшего голову любого портного или перчаточника в величественную голову Юпитера. Потом этот величественный бог очень скоро превратился в юркого и ловкого élégant (элегантный, изящный). И это превращение совершилось тем быстрее, чем более девизы «laissez aller, laissez faire» и «après nous le déluge» («свобода действий» и «после нас хоть потоп») становились общепризнанными принципами господствующего класса. Ловкий élégant, одна внешность которого ясно говорит о том, что он сумеет использовать любую ситуацию с грацией и изяществом, что он не отступит и перед самым щекотливым положением, что он всю свою жизнь посвятил служению Венеры, — вот отныне истинный мужчина, легконогий Адонис. Даже в тех случаях, когда изображается нагая фигура бога, последний никогда не является истинным Юпитером, еще менее Геркулесом, а именно только Адонисом. Сил Адониса было совершенно достаточно в глазах эпохи. Ведь женщину уже не покоряют и не порабощают необузданной страстью, быть может, оскорбляющей и возмущающей ее, зато и заставляющей ее прощать всякую смелость. Мужчина теперь только ухаживает за дамой, привлекает ее тысячью пикантных вежливых нападений. Своей физической личности он придает поэтому кокетливый и грациозный вид.

Бабушка Жорж Санд рассказывала внучке: «Твой дедушка был красив, элегантен, тщательно одет, надушен, всегда любезен, нежен и до самой смерти жизнерадостен. Тогда не существовало безобразящих физических страданий. Предпочитали умереть на балу или в театре, а не на ложе между четырьмя восковыми свечами и некрасивыми мужчинами в черном. Люди умели наслаждаться жизнью, а когда наступал час расставания с ней, никто не хотел портить другим их жизнерадостности. Последний пример моего мужа состоял в данном мне совете пережить его на много лет и как можно лучше использовать жизнь».

Из характера мужчины постепенно исчезают мужественные черты. В эпоху упадка абсолютизма он становится все более женоподобным. Женственность становится его характернейшей сущностью. Женоподобными становились его манеры и костюм, его потребности и все его поведение. В истории Архенхольца этот модный во второй половине XVIII века тип зафиксирован в следующих словах: «Мужчина теперь более, чем когда-либо, похож на женщину. Он носит длинные завитые волосы, посыпанные пудрой и надушенные духами, и старается их сделать еще более длинными и густыми при помощи парика. Пряжки на башмаках и коленах заменены для удобства шелковыми бантами. Шпага надевается — тоже для удобства — как можно реже. На руки надеваются перчатки, зубы не только чистят, но и белят, лицо румянят. Мужчина ходит пешком и даже разъезжает в коляске как можно реже, ест легкую пищу, любит удобные кресла и покойное ложе. Не желая ни в чем отставать от женщины, он употребляет тонкое полотно и кружева, обвешивает себя часами, надевает на пальцы перстни, а карманы наполняет безделушками».

Во второй половине XVIII века недавний бог прогуливается, таким образом, по земле в штанишках пажа. По внешности он скорее похож на переодетую, задорную камеристку. Таков высший триумф господства женщины в эпоху абсолютизма. Линии, соответствующие ее существу, легли в основу стиля всей жизни.

Если подвести итог, то мы должны сказать, что созданный эпохой абсолютизма идеал красоты не достоин удивления, не заслуживает зависти. Он ведет лишь в заманчивые низины наслаждения, себя довлеющего и себя собой исчерпывающего. Дары его не утоляют даже того, кто наслаждается им полными глотками, ибо он уходит от стола неудовлетворенным и разочарованным. Если эпоха пела хвалу этому ею созданному идеалу, то это обстоятельство не должно нас вводить в заблуждение. За звонкими словами не следует забывать об их реальном содержании. Решающее значение всегда имеет лишь та цель, к которой хотят вести человечество.

Одним из важнейших доказательств того, что XVIII век был веком женщины, служит культ атрибутов женской красоты. Формы этого культа как в отдельности, так и в своей совокупности подтверждают названные выше тенденции. Так как документы, в которых выразился этот культ, вместе с тем составляют часть того материала, из которого мы вывели эти тенденции, то они и есть те данные, которые позволяют нам получить пластическое представление о современном идеале красоты.

Быть может, никогда гимн в честь эротической красоты женщины не раздавался так восторженно, как тогда. В этом отношении никакая другая эпоха не может сравниться с эпохой абсолютизма, и всякая другая рядом с ней кажется бедной. Этой задаче галантный век посвятил главную часть своих творческих способностей.