Надо заметить, что до таких же крайностей доходило воображение в области сервильности. Когда родился дофин, эта сервильность выразилась в том, что в продолжение целого сезона наиболее модным цветом был цвет саса Dauphin (кака дофина). На первый взгляд может казаться оскорблением величества, если вскоре после этого все так же фанатически набросились на цвет merde d’oie (гусиный помет). Но именно только на первый взгляд. Ибо и этот цвет был введен в моду двором, был результатом каприза фаворитки.
Если, с одной стороны, все эти моды неотделимы от роскоши, если они выросли вообще из чудовищной потребности в роскоши, то, с другой стороны, было совершенно в духе эпохи, что господствующий класс доводил роскошь в костюме до последней границы возможного. Это вполне естественно. Чудом было бы противоположное явление, так как с количественной роскошью всегда тесно связана роскошь качественная.
Физическая внешность, которой хотят придать возможно больше красоты, вызывает естественно тем более интенсивное обаяние, действует тем заманчивее, чем разнообразнее те формы, в которые она облекается. Ввиду этого стараются выставить свою личность напоказ в возможно более разнообразных и новых видах, то есть костюмах. А это и есть роскошь количественная.
Эти факторы должны были дойти до последней границы в эпоху абсолютизма, так как в ней царит закон величественности, представительства.
Каждый человек от государя до последнего лакея хочет не только представительствовать, но и перещеголять в этом отношении остальных. А достигнуть этой цели можно было в эту эпоху только путем чрезмерной роскоши костюма и постоянной смены платья. В эпохи, когда все построено на внешности, костюм является, естественно, первым и лучшим средством подчеркнуть свое главенствующее положение на лестнице социальной иерархии. Костюм сверкал поэтому тогда золотом и драгоценными камнями. В особенности официальная одежда, служебный и салонный костюм были чрезмерно украшены и затканы золотыми галунами, вставками и отворотами. Драгоценные камни заменяли пуговицы, пряжки на башмаках были украшены аграфами — нарядными пряжками или застежками из драгоценных камней, ими были затканы даже чулки.
Из одного письма г-жи Метенье мы узнаем, что куафюра герцогини Мен была до такой степени усеяна золотом и драгоценными камнями, что превышала вес всего тела герцогини. Платье меняли так же часто, как и прическу. Часто знатные кавалеры и дамы носили не более одного раза самый драгоценный костюм, стоивший несколько тысяч. К их услугам находились самые выдающиеся художники, обязанные придумывать все новые комбинации. Монтескье замечает: «Раз даме пришла в голову мысль появиться на ассамблее в роскошном наряде, то с этого момента 50 художников уже не смеют ни спать, ни есть, ни пить».
Камеристка Марии-Антуанетты, m-lle Бертен, каждый день работала с королевой — как и придворный парикмахер — и, как видно из мемуаров этой дамы, была ее интимнейшей поверенной. Впрочем, эта близость не помешала тому, что в 1787 году, этот, как ее называли, «министр мод» оказался несостоятельным должником на сумму в 2 миллиона. Умершая в 1761 году русская императрица Елизавета оставила после себя не более и не менее как 8 тысяч дорогих платьев, свыше половины которых стоили от 5 до 10 тысяч рублей.