Читаем История нравов. Галантный век полностью

Герцогиня Орлеанская 22 октября 1717 года сообщает о подобных замашках своего сына-регента, имевшего такой же опыт. Она пишет: «Мой сын не любит секретов и тайн, а всегда рассказывает все, что произошло. Я постоянно твержу ему, что не могу надивиться, почему женщины все еще бегают за ним, тогда как они должны были бы избегать его. А он, смеясь, отвечает: «Вы не знаете современных развратниц. Dire qu’on couche avec elles, c’est leur faire plaisir[36]».

Главным центром этих оргий был королевский дворец, выстроенный герцогом Орлеанским посреди Парижа. Но и в других местах умели развлекаться. Братья Гонкур указывают на fêtes d’Adam (праздники Адама), устраиваемые в частных салонах в Сен-Клу, в которых красивейшие дамы «из лучших фамилий» участвовали в костюме Евы. Кульминационной точкой этих интимных праздников был обыкновенно всеобщий обмен метрессами. Участвовать в таких пиршествах было честолюбивейшей мечтой очень многих дам.

Когда наступило истощение от разврата — а наступило оно довольно скоро, — то руководитель этих оргий, герцог Орлеанский, изобрел для себя и для своих друзей название roues (повеса, развратник), то есть колесованных на плахе наслаждения. Самое изысканное общество Франции первым присвоило себе это имя и носило его с гордостью. Рядом с герцогом Орлеанским мы находим здесь виконта де Полиньяка, маркиза д’Эффия, графа Клермона, шевалье де Конфлана, аббата де Гранса, графа Симиана и других. Это только самые интимные члены кружка. А каждый из них, да и многие другие, также в свою очередь группируют вокруг себя такой изысканный кружок. Аристократические женские имена, упоминаемые в таких оргиях, ничем не уступают в смысле родовитости мужским, хотя мужчины были и не очень разборчивы в выборе подруг и так же охотно привлекали в качестве участниц оргий хорошеньких балерин и актрис. Достаточно указать, что ни одна из трех дочерей герцога Орлеанского не уступала в этом отношении отцу и что каждая из них была председательницей целого придворного штата распутников и распутниц.

В данном случае жизнь придворного общества также дает схему обычаев господствующих классов. Ибо солидарность в деле разбойничьей эксплуатации государственных доходов, которой так усердно занимались все без исключения и без стыда, должна была привести к такой же солидарности в существеннейших последствиях подобной политической морали. Целый класс, отдающийся во власть своих разбойничьих инстинктов, не может в то же время отличаться солидной половой нравственностью. На это способны только отдельные индивидуумы этого класса, и поэтому уклонение от участия в разыгравшейся на вершине общества оргии было лишь исключительным явлением.

Век Людовика XV и — прежде всего — личная мораль этого абсолютного властителя очерчены в истории главным образом именами метресс: герцогини Шатору, маркизы Помпадур и графини Дюбарри. Но и эти имена мало что говорят, пока не будет детальнее выяснена программа наслаждений, олицетворенная ими. Они знаменуют собой развитие недавнего разврата до крайней степени рафинированности.

В конце эпохи Регентства и в начале царствования Людовика XV светское общество еще не было пресыщено, а лишь утомлено. Чтобы иметь возможность не только продолжать ранее преследуемую программу, но и по мере возможности повысить способность наслаждения, необходимо было утончить его формы. Это было достигнуто тем, что из физического наслаждения было устранено все грубое, все, что слишком скоро может истощить силы, и тем, что научились кроме того, как выразился один современник «выражать прилично самые неприличные вещи». Как иллюстрацию этого приличного тона, воцарившегося теперь кругом, приведем следующий разговор, имевший место однажды в присутствии придворных между Людовиком XV и г-жой д’Эспарбе по поводу ее жажды разнообразия в делах любви: «Вы спали со всеми моими подданными». — «Что вы, сир!» — «Вы имели герцога Шуазеля». — «Он так могуществен». — «И маршала Ришелье!» — «Он так остроумен». — «И Монвилля!» — «У него такие красивые ноги». — «Но — черт возьми — разве герцог Омон обладает хоть каким-нибудь из этих достоинств?» — «О, сир! Он так предан вам!»

А что касается устранения всего грубого, то достаточно упомянуть, что любимым блюдом Людовика XV были девочки, соблазнить которых не стоило особенного труда уже по одному тому, что большинство подготовлялось для этого великого исторического момента целыми месяцами или даже годами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука
Мифы и предания славян
Мифы и предания славян

Славяне чтили богов жизни и смерти, плодородия и небесных светил, огня, неба и войны; они верили, что духи живут повсюду, и приносили им кровавые и бескровные жертвы.К сожалению, славянская мифология зародилась в те времена, когда письменности еще не было, и никогда не была записана. Но кое-что удается восстановить по древним свидетельствам, устному народному творчеству, обрядам и народным верованиям.Славянская мифология всеобъемлюща – это не религия или эпос, это образ жизни. Она находит воплощение даже в быту – будь то обряды, ритуалы, культы или земледельческий календарь. Даже сейчас верования наших предков продолжают жить в образах, символике, ритуалах и в самом языке.Для широкого круга читателей.

Владислав Владимирович Артемов

Культурология / История / Религия, религиозная литература / Языкознание / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука