История нравов России

Освобождение женщины от «теремного затворничества» принесло изменение в нравах, относящихся к любви и браку. Именно к началу становления Российской империи относится «повреждение» нравов, когда «страсть любовная, до той поры незнаемая, стала людскими сердцами овладевать» (М. Щербатов). Однако одновременно с этим стали развиваться предпосылки просветительских идей с их культом разума, веры в человека, в его нравственные и физические возможности. Нравственное становление женской личности нашло отражение, в частности, в том, что появилась потребность осознать свое место в жизни, описать события, глубоко затронувшие ее чувства и эмоции. Не случайно поэтому появление в XVIII в. (и в начале XIX в.) записок и воспоминаний русских женщин. Здесь достаточно указать «Записки» императрицы Екатерины Второй, «Своеручные записки» Н. Долгоруковой, «Записки» Е. Дашковой и др. (97).

Следует иметь в виду, что в абсолютных восточных деспотиях иногда женщинам тоже отдавалось должное, причем им туделялось такое внимание, какое не всегда встретишь на Западе. В качестве примера можно привести знаменитый во всем мире мавзолей Тадж Махал, возведенный по приказу императора могольской династии Шахджахана для своей любимой жены, известной под именем Мумтаз Махал, или Украшение Дворца. Император могольского Индостана горячо любил свою жену, советовался с ней не только по частным, но по государственным делам. Он сделал ее соправителем, советником и доверенной в тайных государственных делах; вот почему к ней обращались многие с прошениями, и каждый, кто имел обоснованную просьбу, мог рассчитывать на прием у нее. Она родила ему четырнадцать детей и скончалась в ходе последних родов; Шахджахан после этого приказал возвести для нее чудо искусства — Тадж Махал, на который в последние годы своей жизни смотрел из находившейся рядом башни, куда заключил его сын Аурангзеб, и в котором он был похоронен рядом с Мумтаз Махал.

Современный американский историк и писатель В. Хансен так описывает свое впечатление о Тадж Махале: «Может быть, сегодня, а может быть, всегда… от мавзолея веет холодом абсолюта. Некоторые даже слышат непрестанный шепот: это давно забытые императорские муллы возносят молитвы за ту женщину, память о которой должна сохраняться навеки. Ежегодно в день ее смерти Шахджахан молился на корточках перед выложенной драгоценными камнями балюстрадой, окружающей ее саркофаг. Каждую ночь мавзолей освещался светом золотых ламп, а в помещении висел золотой шар, украшенный выпуклыми зеркалами из Алеппо, бросающими изменчивый поток чувственных отблесков на саркофаг бесповоротно утраченной женщины. Смерть — это сама сущность Тадж Махала, но в этом строении чувствуется не только смерть. Ни одна фотография, ни один фильм не способен воспроизвести дух, излучаемый этим шедевром искусства — как эктоплазма вызывает гусиную кожу только у непосредственного наблюдателя. Дуновение этого духа распространяется от центральной арки мусульманского типа, подобно варварской стреле, нацеленной в купол из белого мрамора. Все становится здесь призрачным и прелестным, подобно заклятью, благодаря которому смерть теряет свою грубость» (331, 23). Тадж Махал содержит в себе всю свою историю и одновременно ускользает удивительным образом из–под власти времени: он символ вечной любви, без которой не может обойтись ни один владыка, будь он восточным, западным или российским.

Общим для всех абсолютных монархий является то, что, за некоторым исключением, властители в системе государственного механизма являются посредственностями, которые купаются в роскоши. В качестве примера западного монарха можно привести французского короля Людовика XIV, чье правление называют «великим веком». Он любил роскошь, великолепие и изобилие, что обеспечивало ему процветающее государство. Один из его современников, герцог де Сен — Симон в своих «Мемуарах» пишет: «Государство процветало и богатело, Кольбер поднял финансы, морской флот, торговлю, мануфактуры и даже литературу на высочайший уровень, и в сей век, сравнимый с-веком Августа, во всех областях в изобилии явились великие люди, в том числе и такие, которые хороши только для увеселений» (243, 107–108).