История нравов России

В монастырях существовали различные нравы, зависевшие от личности монахов, а буддийские монастыри включали в свой состав представителей разных вероисповедных толков, занимавшихся поэзией и философией, политической деятельностью и торговыми операциями. «Попавшие в монастырь в силу той или иной житейской необходимости, они, видимо, не имели ни силы воли, ни особого желания обуздывать свою человеческую плоть. Об отношениях между взрослыми монахами и молоденькими Послушниками известно из множества источников…» (314, 51). К тому же среди монахов нередко можно было слышать не подобающее их сану бахвальство, а также сохранение и в монастыре аристократических аксессуаров типа редкостного и дорого веера. Чрезмерная светскость нравов среди монахов привела к умалению прилежания в религиозных штудиях и выработке благочестия.

Среди массы такого рода монахов–послушников были, разумеется, и отрешенные от треволнений жизни архаты, и любители любовной связи с женщинами. Ведь махаянический идеал спасения всех живых существ включал в себя и женщин, что вызвало к жизни формулу «страсть и грех суть мудрость, рождение и смерть — нирвана». Однако лишь немногие мастера дзэн–буддизма настолько были святы, что забывали само понятие греха и вступали в любовные отношения с женщинами, которых рассматривали как «цветки просветления». В японской традиции еще с глубокой древности просматривается нить сакрально–эстетического осмысления отношения между мужчиной и женщиной. Ведь этим отношениям было положено начало не грехопадением, как в Библии, а богами — создателями Японии — Идзанаги и Идзанами, о чем идет речь в «Кодзики» (125). Вполне естественны любовные связи между дзэнскими наставниками и куртизанками, входящие в ткань религиозного опыта, нацеленного на духовное совершенство, достижение целостности и. единства души.

И наконец, необходимо отметить наличие в среде японского духовенства «святых безумцев», юродствующих, чтобы путем перевернутого благочестия и смиренности более адекватно выразить апофатику истины. Юродствующие подвижники шокировали ортодоксальное духовенство, ибо они отказываются от официально признанных моделей мышления и поведения. Ибо «мудрость мира сего есть безумие пред Господом»; юродствующий мастер дзэн юмором и эпатажом всегда привлекал симпатии и поклонение мирян, которые прислушивались к нему.

Заслуживает внимание аналогия между монахом и куртизанкой, основанная на отсутствии у них привязанностей к собственному дому и семье, что просматривается в японском и западном социуме. Для западного духовенства характерны свои нравы, имеющие свой достаточно широкий спектр.

На одном полюсе находятся монахи–аскеты, пустынножители и отшельники, красноречивые проповедники, призывающие свою паству из различных слоев общества к соблюдению христианских добродетелей. В эпоху барокко самым величайшим проповедником в немецкоязычных государствах был августианец Абрахам, который в Вене и Граце во времена больших несчастий (в год эпидемии и турецкой угрозы) не только нес слова утешения, но и вдохновлял на активные действия, призывал к истинной набожности и истинному покаянию. На его проповедях присутствовали представители всех слоев императорской столицы, начиная с Леопольда I, его двора, министров и кончая мещанами, беглыми крестьянами и простыми людьми из села.» Полные юмора примеры и сравнения, — подчеркивается в «Истории церкви», — которые он умел представить с редким мастерством, демонстрируя исключительное богатство творческой фантазии и почти недостижимое искусство красноречия, служили для него только средством для выражения вечных истин. Их он преподносил с нерушимым достоинством, не обращая внимания на социальный статус своих слушателей и ничем не ограничиваясь» (333, т. III, 237). Рядом с ним многочисленные проповедники–капуцины, пользуясь народным языком, показывали конкретные и ясные пути христианских добродетелей.