Ассамблеи давали возможность развивать на практике те чувства, о которых шла речь в каком–нибудь переводном французском романе типа «Эпаминонд и Целериана». Такого рода романы формировали представления о нежной и романтической любовной страсти. «Все, что хорошею жизнью зовется, — вспоминает А. Болотов о елизаветинских временах, — тогда только что заводилось, равно как входил в народ тонкий вкус во всем. Самая нежная любовь, толико подкрепляемая нежными и любовными и в порядочных стихах сочиненными песенками, тогда получала первое только над молодыми людьми свое господство» (25, кн. VI, 102–103). В середине века западные забавы и развлечения уже начинают проникать в дворянские усадьбы — там происходят своего рода ассамблеи; они тяжеловаты и грубоваты, как и все в деревне; появляются карточные игры, танцуют менуэты и контрдансы. В 1752 г. молодой А. Болотов на пути из Петербурга в свою родную тульскую деревню заехал к зятю, псковскому помещику Неклюдову, женатому на его старшей сестре, и попал как раз на ее именины. Они праздновались уже по–новому — на них собрались окрестные дворяне с семьями. Один из солидных соседей, полковник П. Сумароцкий, прибыл с домашним оркестром скрипачей. После многочасового обеда все предались увеселениям: молодые люди увлеклись танцами, причем Болотов, щеголяя сшитым петербургским портным синим кафтаном с белыми разрезными обшлагами, открыл менуэт в паре с полковничьей дочерью. Дамы забавлялись игрой в карты, мужчины продолжали беседу за рюмкой. Когда же оживление охватило всех, то карты и разговоры были отставлены в сторону и все пустились в пляс. Элементы русской культуры подчинили европейскую — чинный западный менуэт уступил место русской под песни дворовых девок и лакеев. Веселье продолжалось до ужина, после которого гости остались на ночь у радушного хозяина и разъехались на другой день после обеда.
Следует отметить, что жизнь московского дворянства, зимой — в Москве, летом — в подмосковных усадьбах, по сути, мало чем отличалась от жизни в деревенской глуши в XVIII веке; разве что нравы были более мягкими и роскоши было побольше. В предыдущем разделе уже говорилось о том, что после получения дворянами вольности значимость приобрела дворянская усадьба, с нею связана и возникшая атмосфера дружеского общения. В новиковском журнале «Кошелек» пародируется это общение: «Ныне женщин взаперти и под покрывалами их лиц не держат: все оне наруже. Что ж бы мы сошедшись в женское собрание говорить стали? От обхождения нашего с французами переняли мы их тонкость, живость и гибкость, так что я несколько часов могу разговаривать с женщиною, и верно знаю, что ей не будет скучно…» (222, 59). Однако способность к общению в самом широком смысле этого слова выступала важнейшей характеристикой личности дворянина — она определяла достоинство в соответствии с этическим кодексом эпохи Просвещения. Поэтому хозяин городской или деревенской усадьбы просто немыслим вне многочисленных дружеских связей. Интересно то, что именно неписаный закон дружбы как бы связывал воедино собравшееся в усадьбе «общество». Ведь в гостиной не всегда собирались единомышленники, напротив, в учтивой и непринужденной беседе (она могла быть и бурной, все зависело от темперамента беседующих) сталкивались зачастую противоположные мнения, вкусы и мировоззрения. Их спектр достаточно широк — здесь и мечтательный поклонник Фенелона, и скептический вольтерьянец, и филантропический руссист, и политический циник в духе Дидро, и просто спесивый человек. Эпоха Просвещения оказала сильное влияние на русское дворянство; поднимая на щит общение, ее литература — литература сентиментализма — окутала дружбу чуть–ли не мистическим туманом. Эта основа и позволила весьма быстро сформироваться культуре общения в среде российского дворянства.
На эту новую потребность сразу же откликнулась архитектура русского классицизма — она создала новый тип усадебного дома с целым комплексом обширных парадных помещений:
«В них всеми доступными художественными средствами созидалась празднично гостеприимная атмосфера. Разнообразные по форме и отделке парадные помещения объединялись, подобно «золотым» комнатам демидовского дома, в великолепные анфилады, в которых было не столько удобно жить, сколько общаться» (222, 59). Парадный интерьер был сконструирован так, чтобы в его пространстве разворачивалось действо: обеды и балы, приемы и беседы, чтение книг и музицирование, наслаждение произведениями искусства и игра в карты. В дворянских поместьях наряду с этим создавались и парковые пейзажи; ведь парковый пейзаж, являясь неотъемлемой частью усадьбы, воспитывал у дворянина эстетический вкус благодаря поэтическому опыту созерцания и переживания природы. Сам парк выступает уже в качестве необходимого условия достойного человеческого существования: ежедневная прогулка по парку вошла в дворянский быт не только деревни, но и города. И не случайно тогда в Петербурге называли Москву «большой деревней» и многие в ту пору стремились жить на лоне природы.