Отадолэ шел до позднего вечера. Постепенно от маленьких красных цветочков в зеленой траве не осталось и следа, а их место заняли радужные, крупные, похожие на пижму соцветия. Местность становилась всё заболоченнее, а стебли цветов кое-где даже вырастали выше Сентябрь. Девочке очень хотелось выглядеть бесстрашной, восседая на своем Доле; а он старательно строил из себя решительное и немного мрачное чудовище. Только этими стараниями Пандемониум не становился ближе. Долгое время Сентябрь руководяще размахивала скипетром, — но в итоге, он оказался продетым между звеньями цепи, а сама девочка удобно улеглась на спине Дола, положив щеку на скрученные в косичку красные волосы. «Город вполне вероятно не поднимется рано поутру, — подумала она, — а будет дожидаться, пока приготовят завтрак. Если, конечно, не другие юные девушки у него на уме».
И вдруг неожиданно, словно прятавшийся и выскочивший из засады, прямо перед ними возник дом. С торчащими в разные стороны угловыми башенками, он выглядел словно испанская мечеть, примятая сапогом какого-нибудь великана. Мозаика и завитушки, украшавшие дверные косяки, были расколоты. Аквамаринового оттенка стены покосились и подпирали друг друга. Мох и маленькие лужицы черной просочившейся грязи облепили колонны и пол. Тем не менее в крохотном внутреннем дворике мужественно журчал фонтанчик, и просторная сводчатая арка, изысканно украшенная резьбой, указывала к нему путь.
— «Дом, свалившийся с неба», ничего себе — прочитала Сентябрь надпись на арке и проворно сползла вниз. — Как ты думаешь, что это такое?
— Не знаю, — пожал плечами Отадолэ. — Вот если бы моя сестра была с нами, она бы ответила. «с» и «н» ее буквы.
— Это дом моей госпожи, — прохрипел кто-то сзади.
Сентябрь обернулась и буквально изумилась увиденным. В самом центре нарисованной большой лазурной розы, украшавшей напольные плиты, стояла женщина. Словно окутанная розоватой дымкой, она источала нежный и сильный аромат, — ведь она вся, до последнего пальчика, была вырезана из мыла. Скуластое кастильское лицо имело насыщенный оливковый тон, а маслянистые волосы, уложенные в объемное каре, с тончайшими известковыми прожилками, были марсельскими. Множеству всевозможных сортов были подысканы формы ее тела; разноцветная, словно лоскутное одеяло, она была изваяна из клубничного мыла, в котором кусочки ягоды выглядели словно родинки, из шафранового и апельсинового, из медового и сандалового. Сальный, жесткий шнур стягивал ее корсет. Из обычного голубоватого банного мыла были вылеплены ее руки с крупными миндалевидными ноготками, которые пахли ромашкой и лимоном. Две щепы мыльного камня были ее глазами. Над бровями чьей-то рукой были выгравированы ровные округлые буквы, составлявшие слово «истина».
— Меня зовут Лия, — произнесла женщина, выпуская крохотные мыльные пузырики изо рта. Она держалась спокойно и неподвижно. — Моя служба встретить вас и проводить в ванные комнаты. Заботиться о вас. Да и вообще обо всех уставших странниках, пока моя госпожа еще не вернулась, и до чего, я уверена, осталось теперь не так много времени.
— А почему у Вас на лбу написано «истина», — не стесняясь, спросила Сентябрь. Присутствие рядом Вивертеки с одной стороны вселяло в нее смелость, но с другой стороны в обществе милых и высоких дам, пусть даже слепленных из мыла, она всегда смущалась.
— Дитя мое, я — голем. — невозмутимо ответила Лия. — Это слово написала моя госпожа. Она была чрезвычайно умная и знала много всего о потайных сторонах вещей. Благодаря своим знаниям ей удалось собрать достаточно различных обмылков, которые владельцы других бань за ненадобностью бы выбрасывали, и перемешать их и переформовать в девушку. Написав слово «истина» на ее лбу, она разбудила ее к жизни и дала ей имя. Она сказала ей: «Стань мне другом. Люби меня. Этот мир так одинок и мне грустно в нем».
— И кто же был твоей госпожой, Лия? — спросил Отадолэ, усаживаясь аккуратно в полуразрушенном дворике и стараясь не сломать его больше. — По ее словам я могу сказать, что она много времени провела в библиотеках, что я считаю самой лучшей и достойной чертой в людях.
Лия тяжко вздохнула. Сложилось впечатление, что делать этого её не учили, — потому что, плавно поднявшись, ее плечи цвета лаврового мыла неожиданно задергались в стороны и резко упали.