В последующие за этим десять лет Лестату казалось, что он наконец-то нашёл свой уютный уголок, который можно называть домом. По-прежнему нося на виду у своих подданных маску грозного и зловещего владыки вампиров, наедине с Лестатом Арман преображался. И в такие мгновения он становился для Лестата словно младшим братом, порой капризным, но любимым.
Возможно, ничто так и не нарушило бы этой идиллии, если бы не газета, которую Лестат забрал из почтового ящика. Статью, которая завладела его вниманием, он перечитывал вновь и вновь, хотя выучил наизусть едва ли не с первого раза. Всю неделю он был погружён в свои мысли, и всё нестерпимее становилось желание совершить невозможное.
Если бы только он не привлёк тогда внимание Магнуса, сумасшедшего старого вампира… Если бы только… Тогда его судьба могла бы сложиться так, как хотелось ему, а не так, как велит его новая хищная природа, которая прибудет с ним вечно!
Полно. Он уже пытался вернуться – и в результате погубил две невинные жизни. Вампиру туда нельзя. Да, но ведь вампиру можно взглянуть на бывших смертных товарищей лишь одним глазком, так, чтобы они ничего и не заметили…
Устав от внутренней борьбы, Лестат наконец признался во всём Арману. Показал ему статью, которая носила очень простое название – «Успех театра «Рено»». Поведал о своей радости, что его бывшие товарищи не пропали в Лондоне, напротив – сумели так поднять театр, что о нём начала писать пресса. И поделился своим желанием, которое уже неделю как стало неотсупным…
И вот тогда Арман решил его убить. А может, не решил ничего – просто не в состоянии был справиться с болью, которую причинило ему это известие.
- Арман, послушай! – Лестат постарался перекричать звон летающих по комнате ножей. – Хочешь поехать со мной? Тогда нам не придётся расставаться!
- Хочу, - голос у Армана изменился, он выронил зажатый в руке кинжал. – С тобой я поеду куда угодно, Лестат… С Театром вампиров справится Сантьяго, а мы поедем куда захотим… Но постой, Лестат!
Ярость чудовища ушла из глаз Армана, но не появилось в них и то полудетское доверчивое выражение, к которому Лестат успел привыкнуть.
- Ты очень хочешь вернуться к ним, ведь так? Не делай этого. Я говорю сейчас как вампир, проживший не одно столетие. Я тебя понимаю, поверь. Я тоже очень хочу вернуться в Венецию, где жил когда-то с моим наставником, хочу, чтобы всё было, как раньше. Но этого никогда не будет. У каждого из нас есть рана, которая никогда не зарастёт, и остаётся лишь сжать зубы и терпеть. Мне так тебя жаль, Лестат, поверь. Мастерская моего наставника сожжена, поэтому мне некуда возвращаться. А тебе есть куда вернуться, но вернуться ты не можешь – и это очень тяжело. Никто из нас не может стать прежним…
По щекам Армана побежали кровавые слёзы, он бормотал что-то неразборчивое, но на этот раз не прижимался к Лестату, как младший братишка.
- Кто решает, что можно, а что нельзя? – Лестат решительно поднялся с дивана, на котором оба сидели. – Кто прописывает правила поведения для вампиров? Кто их видел записанными, эти правила? Или, пока я ездил в Новый Свет, у нас появился единоличный правитель, который казнит любого, кто посмеет делать то, что нравится, а не то, что противно? Вот скажи, Арман: кто тебя накажет, если ты вернёшься в Венецию? Или меня, если я приду на представление театра «Рено»? Или даже если попрошу вернуть мне роль Лелио? Газета пишет, что они больше не играют на улицах, у них теперь собственное здание. И вряд ли сцена у них освещается солнцем, тем более что спектакли идут по вечерам. Я могу держать с тобой пари, Арман, что вновь стану Лелио. Если проиграю - отдам тебе Театр вампиров навсегда, а сам стану у тебя подсобным рабочим.
- Я готов держать с тобой пари, Лестат, - смахнув слёзы, твёрдым голосом произнёс Арман. – И поверь: я буду счастлив, если проиграю.
«Ты однажды стал Лелио, и ты останешься им навсегда», - прозвучал где-то рядом очень знакомый голос. Вздрогнув, Лестат оглянулся, но, конечно же, ничего не увидел.
Вскоре два самых опасных вампира в Париже покинули город, устремившись на поиски того, что когда-то потеряли. Удастся ли им найти для себя свет во тьме или же их души будут вечно обречены блуждать во мраке – ответ на этот вопрос могло дать только время.
========== 18 ==========
А в семействе Пон дю Лаков царили спокойствие и безмятежность. Луи с Иветт нежно любили друг друга, Клодия же расцветала на глазах – во всяком случае, так казалось Луи. Пусть для большинства людей она оставалась навек заключена в тело ребёнка, однако Луи наблюдал, как с каждым днём её походка становилась всё более грациозной, взгляд – мудрее, голос – мягче и женственнее, манеры – изысканнее. Она охладела к своим куклам, и по её просьбе Луи с помощью знакомого переслал их за океан, в Луизиану, где великолепную коллекцию нарядных барышень и кавалеров с радостью приняла к себе Изабелла Санчес, дочь Лилианы, о чём и сообщила в благодарственном письме кузине.