История о царице утра и о Сулеймане, повелителе духов

Однако она овладела собой и, подняв руки, приветствовала войско строителей. Затем сняла с шеи великолепное жемчужное ожерелье, на котором висело солнце из драгоценных каменьев в золотом треугольнике и, держа священный символ в протянутых руках, словно желая подарить всем собравшимся, шагнула к склонившемуся перед ней Адонираму. Тот задрожал всем телом, почувствовав, как драгоценный дар обвил его шею и упал на полуобнаженную грудь.

В то же мгновение вся несметная толпа восторженным эхом приветствовала великодушный жест правительницы Савы. Когда сияющее лицо царицы склонилось к художнику и голова его почти коснулась ее трепещущей груди, она тихо сказала ему:

– Берегите себя, мастер, и будьте осторожны!

Ослепленный Адонирам поднял на нее свои большие глаза, и Балкида поразилась: сколько глубокой нежности было в его гордом взгляде.

«Кто же он, – задумчиво спрашивал себя Сулайман, – этот смертный, которому люди покорны так же, как царице покорны птицы небесные?.. По мановению его руки рождаются армии, мой народ принадлежит ему, а я царь лишь над ничтожной кучкой придворных священников. Ему достаточно одного движения бровей, чтобы стать царем Израиля».

Эти тревожные мысли помешали ему заметить взгляд Балкиды, которым она проводила истинного вождя его народа, властителя умов, царственного своим талантом, безмятежного и терпеливого вершителя судеб – избранника Господня.

Во дворец возвращались в молчании. Существование народа открылось в этот день мудрому Сулайману – он, считавший, что знает все на свете, и не подозревал о нем Потерпев поражение даже на своем излюбленном поле битвы – в диспуте о своих учениях, – побежденный царицей Савы, которая могла повелевать птицами, побежденный и ремесленником, который мог повелевать людьми, Екклезиаст, провидя будущее, размышлял о судьбах царей и говорил себе: «Эти священники, мои былые учителя, а ныне советники, должны были научить меня всему, но они представляли мне все в ложном свете и скрывали от меня мое невежество. О слепая вера царей! О суетность мудрости! Суета! Суета!»

Между тем как царица тоже предавалась своим думам, Адонирам шел к себе в мастерскую, дружески положив руку на плечо своего воспитанника Бенони, а тот, опьяненный восторгом, не уставал превозносить красоту и несравненный ум царицы Балкиды.

Но мастер, еще более молчаливый, чем обычно, не размыкал уст. Он был бледен и тяжело дышал, а его широкая ладонь то и дело судорожно прижималась к могучей груди. Вернувшись к себе в святая святых, он заперся там в одиночестве, посмотрел на незаконченную статую, нашел ее скверной – и разбил ее. После этого он рухнул, словно сраженный молнией, на дубовую скамью, закрыл лицо обеими руками и воскликнул сдавленным голосом: «О обольстительная богиня, пагубны чары твои!.. Увы мне! Зачем, зачем суждено было моим глазам узреть жемчужину Аравии!»

Милло

В Милло, в своем дворце, построенном на вершине холма, откуда открывался самый обширный вид на долину Иосафата, решил царь Сулайман задать пир в честь царицы савеян. Природа радушнее города и гостеприимнее: прохлада журчащих вод, пышная зелень садов, благодатная тень смоковниц, тамарисков, лавров, кипарисов, теревинфов и акаций пробуждает в сердцах нежные чувства. Сулайману хотелось похвалиться своим загородным жилищем; к тому же правители всегда предпочитают держать равных себе подальше от своего народа и беседовать с ними наедине, дабы не судачили о них и их соперниках жители столицы.

По зеленой равнине были разбросаны белые могильные камни под сенью сосен и пальм – здесь начинались склоны долины Иосафата. Сулайман обратился к Балкиде:

– Сколь достойный предмет размышления для царя – это зрелище нашего неизбежного конца. Здесь, рядом с вами, царица, – радости земные, быть может, счастье, там, внизу, – небытие и забвение.

– Созерцая смерть, отдыхаешь от тягот жизни.

– В этот час, царица, смерть страшит меня, ибо она разлучает… О, хоть бы мне не суждено было узнать слишком скоро, что она еще и утешает!

Балкида украдкой взглянула на царя и увидела, что он искренне взволнован. В мягком свете сумерек Сулайман показался ей очень красивым.

Прежде чем войти в зал пиршеств, хозяин и его царственная гостья постояли немного, глядя на дворец в лучах заката и вдыхая пьянящий аромат апельсиновых цветов, наполнявших вечерний сад дивным благоуханием.

Легкий и воздушный дворец был построен в сирийском стиле. Над лесом стройных колонн вырисовывались на фоне неба его ажурные башенки и высокие кедровые своды, украшенные резными панелями. За открытой дверью видны были занавеси из тирского пурпурного бархата, диваны, обитые индийским шелком, розетки, инкрустированные цветными камнями, фиванские вазы, чаши из порфира и ляпис-лазури, полные цветов, серебряные треножники, на которых курилось алоэ, мирра и росный ладан, побеги плюща, обвивавшие колонны и переплетающиеся на стенах, – все в этом восхитительном месте казалось созданным для любви. Но Балкида была благоразумна и осторожна; рассудок предостерегал ее против чар Милло.