История обыкновенного безумия (Tales of Ordinary Madness )

я залпом выпил виски, схватил Веру за платье и задрал его чуть выше колен.

– у тебя красивые ноги,- сказал я ей.

– по-моему, я немного полновата,- сказала она.

– да нет, в самый раз!

я налил себе еще виски, нагнулся и поцеловал ее в коленку, потом я отхлебнул еще и поцеловал ей ногу немного повыше.

– а, черт, я ухожу! – сказал тип, который сидел с другой стороны кушетки, он встал и вышел.

свои целовальные телодвижения я разнообразил занудной беседой, вновь наполнил стакан Веры, вскоре ее платье уже задралось до жопы, я увидел трусики, трусики были дивные, они были сшиты не из обычной бельевой материи, а скорее напоминали старомодное стеганое одеяло – высокие, выпуклые, с отдельными квадратиками из мягкой шелковистой ткани; ни дать ни взять перешитое в трусики миниатюрное стеганое одеяльце, и цвета восхитительные: зеленый, голубой, золотистый и бледно-лиловый, воистину ее исподнее будило страсть.

я поднял голову, на миг оторвавшись от сокровища у нее между ног: Дэн сидел напротив нас и сиял.

– Дэн, мальчик мой,- сказал я,- по-моему, тебе пора.

Дэн, мальчик мой, явно нехотя удалился – увиденное должно было впоследствии помочь ему в тонкой ручной работе, но так или иначе, уйти ему было нелегко, впрочем, и для меня это было бы затруднительно, и весьма.

я сел прямо и выпил еще. она ждала, я пил не торопясь.

– Чарльз! – сказала она.

– слушаю,- сказал я.- мне нравится моя выпивка, но не волнуйся, я и до тебя доберусь.

Вера сидела в платье, задранном до самой жопы, и ждала.

– я слишком толстая,- сказала она.- нет, правда, тебе так не кажется?

– да нет же, ты само совершенство! я мог бы тебя три часа насиловать, маслянистая ты моя! так бы и растаял в тебе навеки!

я допил виски, налил еще.

– Чарльз! – сказала она.

– Вера! – сказал я.

– что? – спросила она.

– я самый великий поэт на свете,- сообщил я ей.

– из живущих или умерших?

– из мертвых,- сказал я, поднял руку и ухватился за грудь.- Вера, мне хочется запихнуть тебе в жопу живую треску!

– зачем?

– откуда я знаю, черт подери!

она расправила платье, я прикончил стакан виски.

– ты ведь ссышь из своей мохнатки, верно?

– кажется, да.

– в том-то вся и беда с вами, с бабами.

– Чарльз, боюсь, что мне придется попросить тебя уйти, мне завтра с утра на работу.

– с утра. пора, пора не пора – прочь со двора.

– Чарльз,- сказала она,- прошу тебя, уходи.

– не волнуйся, пожалуйста, я тебя обязательно выебу! просто мне хочется еще немного выпить. я из тех, кто любит свою выпивку.

я увидел, как она встает, и, позабыв об этом, налил себе еще виски, когда я поднял голову, рядом с Верой появилась еще одна женщина, с виду она тоже была ничего.

– сэр,- сказала вторая женщина,- я подруга Веры, вы ее напугали, а ей завтра рано вставать, я вынуждена просить вас уйти!

– СЛУШАЙТЕ, ВЫ, ПИЗДЕНКИ ВШИВЫЕ, Я ВАС ОБЕИХ ВЫЕБУ, ОБЕЩАЮ! ДАЙТЕ МНЕ ТОЛЬКО НЕМНОГО ВЫПИТЬ, БОЛЬШЕ Я НИ О ЧЕМ НЕ ПРОШУ! ВАС ЖДУТ ДОБРЫХ ВОСЕМЬ ДЮЙМОВ!

я сидел, неудержимо приближаясь к донышку бутылки, когда вошли два полицейских, сидел я на кушетке, в трусах, без башмаков и носков, мне там понравилось, очень уютная квартирка.

– господа,- спросил я,- вы из Комитета по Нобелевским премиям? или Пулитцеровским?

– надевай брюки и башмаки,- сказал один из них.- БЫСТРЕЕ!

– господа, вы отдаете себе отчет в том, что обращаетесь к Чарльзу Буковски? – спросил я.

– документы ты нам предъявишь в участке, а теперь надевай брюки и башмаки.

они заломили мне руки за спину и надели наручники, как всегда, грубо, в вены впились маленькие зазубринки на браслетах, потом они быстренько вытолкали меня наружу, вниз по наклонной подъездной дорожке, подталкивая меня чуть быстрее, чем передвигались ноги, у меня было такое чувство, будто за мной наблюдает весь мир, и еще, как ни странно, мне было стыдно за что-то. я ощущал себя последним дерьмом – виноватым, неполноценным, как обоссанный муравей, как стреляная пулеметная гильза.

– ты что, великий любовник? – спросил меня один из них.

в этой реплике я неожиданно уловил одобрение и сочувствие.

– там уютная квартира,- сказал я.- эх, жаль, вы не видели трусиков!

– заткнись! – сказал второй.

не особенно церемонясь, они швырнули меня на заднее сиденье, я улегся поудобнее и стал слушать их превосходное, утешительное, благочестивое радио, в такие моменты у меня всегда возникала мысль о том, что копы лучше меня, и в ней была доля истины…

в участке – обычное фотографирование, конфискация содержимого карманов, все непрерывно менялось, модернизировалось, потом парень в штатском, после того как с трудом сняли отпечатки пальцев, как всегда, основательно повозившись с большим пальцем моей левой руки: «РАССЛАБЬСЯ! НУ ЖЕ, РАССЛАБЬСЯ!» – вечный комплекс вины при катании пальчиков, но в тюрьме разве можно РАССЛАБИТЬСЯ?

парень в штатском, задававший разнообразные вопросы для линованной зеленой бумаги, он все время улыбался.

– все мужчины – свиньи,- негромко сказал он.- ты мне нравишься, позвони мне, когда выйдешь.- он дал мне листок бумаги.- свиньи,- сказал он,- вот они кто. будь осторожен.