Что ещё важнее, Фланахэн полностью втянулся в быт шапито, его работа не вызывала нареканий у директоров, а коллектив принял безликого. Не сразу, и не все его члены, но Крейван, так или иначе, вошёл в команду и прочно в ней закрепился. Конечно, его проверяли. Сначала присматривались, а потом последовал психологический прессинг. В один из вечеров, когда вся труппа сидела за традиционным ужином на свежем воздухе, клоун Эйван Миллс, заговорил с Крейваном на какую-то нейтральную тему и сумел втянуть в принципе не конфликтного безликого в спор с дальнейшим выяснением отношений. Миллс предложил отойти в сторону и разобраться по существу взаимных претензий. Фланахэн, понимая, что сдаёт сейчас своеобразный экзамен, к всеобщей радости предложил не отходить далеко и выяснить отношения при свете уличных ламп, освещавших стол и небольшую площадку перед ним. Миллс сразу перешёл к сути вопроса и, следуя канонам завязки уличных драк, вплотную придвинулся к оппоненту, не касаясь его и провоцируя на первый толчок. Крейван легко разгадал этот нехитрый приём и мягко отступал, столь же мягким голосом советуя Миллсу успокоиться и не принимать сей ничтожный конфликт мнений так близко к сердцу. Аудитории такая пассивная защита не пришлась по сердцу, раздался свист, а в адрес Фланахэна прозвучало несколько обидных реплик. Приободрённый реакцией коллег и видя, что противник не поддаётся на уловку, Миллс подключил руки и принялся толкать безликого в грудь. Однако уже второй толчок пропал втуне, ладони Эйвана встретили пустоту, и он неловко завалился вперёд. Проигнорировав поданную Крейваном руку, Миллс, свирепо рыча и раздувая щёки, вскочил на ноги и, уже не шутя, бросился на безликого, намереваясь оглушить его градом ударов. Ни один из них не достиг цели, а клоун едва удержался на ногах. Крейван видел, что противник разъярён, но ни капли не встревожился. Даже не глядя на зрителей, забывших о еде и полностью поглощённых поединком, он чувствовал, что им нравится затеянная игра и симпатии медленно, но верно переходят к нему. Две роскошных минуты Фланахэн ловко уклонялся от атак Миллса, не предпринимая никаких попыток атаковать самому. Он понимал, что несмотря на то, что противник выше и мощнее, он, Крейван, находится в более «тяжёлой» весовой категории. Эйван неплохо дрался по меркам улицы, где, по-видимому, и обучился этой науке, но против искушённого в рукопашных боях безликого у него не было ни единого шанса. А Крейвану ни к чему было причинять боль человеку, против которого он ничего не имел, и рядом с которым ему предстояло провести недели, если не месяцы. Тем временем, вновь и вновь бросаясь на Фланахэна, безуспешно пытаясь запутать и обмануть, Миллс основательно запыхался и остановился. Он стоял согнувшись, упершись ладонями в колени, и никак не мог отдышаться. Широкое, круглое лицо побагровело, влажные волосы торчали во все стороны, будто Эйван собирался наносить свой сценический грим, да так и остановился на полдороги. Он искоса бросил сердитый взгляд на насмешника, с самым невинным видом стоявшего в нескольких ярдах, и вдруг расхохотался.
— Миллс, счас не время — этот номер мы знаем. — реплика Нила Паттерсона, одного из двух братьев-гимнастов, вызвала смех у остальных зрителей.
— Да бросьте, ребята! — в низких раскатах голоса Эйвана ещё звучали отголоски веселья. — Мне с ним делить нечего! Он свой в доску парень, только ближе к Робишо, чем к нам с Фогерти. Тоже франт: не захотел марать свои белоснежные ручки о бока такого грязнули, как я.
Последовал взрыв хохота, Крейван тоже прыснул, но поперхнулся и закашлялся. Несколькими сильными шлепками по спине Миллс помог ему прийти в себя. Приобняв безликого за плечи, Эйван увлёк того к столу.
— Пошли. Ужин, поди, остыл, и Мира рассердится. Кстати, что ты там говорил о дижонской горчице? Она для тебя недостаточно острая и у вас её делают куда лучше? Сейчас ты расскажешь мне, где находится это «у вас»…