Работа уборщика была второй профессией, что довелось осваиватьЛюку-Францу на своём не таком уж длинном жизненном пути. И, если поразмыслить, то эта карьера удавалась ему куда лучше, чем звёздный путь в шоу-бизнесе. Да, раньше (миллион лет назад, а может и больше) команде Тернавски сопутствовал какой-никакой успех, две или три композиции заскочили в чарты не последних европейских радиостанций, а несовершеннолетние поклонницы расставались с карманными деньгами за возможность передать через охранника записку с недвусмысленными предложениями. Сейчас он имел уважение среди коллег по цеху, продавцы из некоторых магазинчиков узнавали его в лицо, а руководитель клинингового отдела Касл-Корта доверял ему на все сто. Понятно, уровень признания немного несопоставим, но дело-то не в том. Работа приносила удовольствие, в то время как воспоминания о музыкальной карьере оставляли лишь чувство упущенного времени, стыда, и вызывали изжогу. Кстати, что касается признания, то здесь Люк-Франц мог бы поспорить о том, где успеха было достичь проще. Его нынешний начальник, Берти Тоусенд, в прошлом сам был алкоголиком (хотя, как известно, бывших алкоголиков не бывает). Он сразу просёк, кто таков мистер Тернавски. И хотя Люк-Франц к тому времени не держал во рту ничего горячее чая или кофе, Берти взял новичка на карандаш и не спускал с того глаз, покуда не уверился в полной алко-стерильности своего подопечного. Сейчас же Тоусенд был Люку-Францу практически как отец родной, забыв, как ещё три месяца назад грозил отправить Тернавски к отцу настоящему, если хоть на каплю усомнится в его, Тернавски, трезвости.
Забавно, но не один Барри Тоусенд обещал вернуть Люка-Франца в лоно семьи. Как-то к этой угрозе прибегнул и врач, что вытаскивал Тернавски буквально с того света, а после позаботился о его будущем в пределах Великобритании. Доктор Хаус, так прозвал его младший персонал больницы. Коллеги на консилиумах или на официальных приёмах обращались к нему не иначе чем мистер Хаусхаллер. Для Люка-Франца — просто Кристоф. В дни после возвращения Тернавски к жизни их что-то сблизило, но не отношения «спаситель-спасённый» и уж точно не национальная общность. Скорее, доктор своим шестым-седьмым-восьмым чувством ощутил всю степень одиночества Люка-Франца. Одиночества даже не физического (хотя трудно отрицать тот факт, что последний не был окружён близкими людьми), но духовного и морального. Люк-Франц последние годы не стремился к общению, делая исключения на просьбы о материальной поддержке; окружающие же, общения желали ещё меньше, и часто шли навстречу просьбам, дабы поскорее избавиться от неприятного соседства. Люк-Франц не стремился к такому публичному одиночеству, но общество не оставляло другого выбора — и Люк-Франц принял правила игры. Как Робинзон Крузо устраивал свою жизнь на кусочке суши посреди бескрайней и безлюдной морской равнины, так и Тернавски привыкал жить на своём островке всеобщей отстранённости. Робинзон нашёл себе друзей в лице собаки и попугая, а Люк-Франц начал окружать себя фантомными приятелями из прошлой жизни. Не исключено, что не очутись Люк-Франц в клинике и не встреть там доктора Кристофа, в скором времени он мог окончательно перейти в собственный мир грёз и пьяных иллюзий. Те двое ребят, которых он встретил в деревушке, родине одного из любимых напитков той жизни, резко изменили его иссякающее в этом мире существование. Своим поступком они, эти ребята, чуть не убили Тернавски, но, одновременно, вернули к жизни…
Тогда, больше года назад, в один из дней на стыке времён года, он тащился по улице, уставив глаза в тротуар и стараясь не забредать на проезжую часть, что удавалось лишь отчасти. Радость от находки новенького спальника понемногу улетучилась, всё пространство внутри черепной коробки заполняла нарастающая боль и только одна мысль кричала из-под спуда. Ему нужно было раздобыть денег. Или выпивки. А лучше и того и другого сразу, чтобы не думать о деньгах завтра. Он смертельно устал, натёртые ноги в разбитых ботинках готовы были взорваться от долгого перехода (за несколько часов Люк-Франц прошагал приличное расстояние от самой Дороги Гигантов, что, учитывая его состояние, было настоящим подвигом). Солнце, которое так радовало утром, сейчас только раздражало, пытаясь заставить его снять старую верную «аляску». Нет уж! Тернавски насупился ещё сильнее, ещё глубже засунул стиснутые кулаки в карманы и упорно побрёл дальше, исподлобья высматривая хоть какой-нибудь вариант для осуществления сегодняшней мечты. Вариант нашёлся сам.
— Хью, глянь — вон там алкаш! Чёрт-чёртом. Жаль, Билл отвалил на свой пост номер один. Он бы его не пропустил! — голос высокий, почти мальчишеский, что очень, очень плохо.
— Может и хорошо, что отвалил. Мало нам что ли проблем с местными копами?