История одного Человека

Однажды, один из академиков столичного университета задумался, а действительно ли древесному соглядатаю и впрямь так нужно это пресловутое бессмертие? Ведь появился-то этот древень сам; никто его не призывал, а соответственно, и процессы в нём также проходят естественно. Всё, что пытаются свить народные целители – не более чем искусственный вариант повернуть время вспять. Не этими отвлечёнными мыслями нужно тешить себя; требуется взяться за это практически. Не сидеть с многотомниками в обнимку, а искать, раскапывать, что же такое мы упустили и какой такой символ всё никак не можем расшифровать.

Вот каковы были мысли Эбенхарта – доктора¹⁹ с археологического факультета. Столичные архивариусы поставляли ему все последние сведения, так или иначе связанные с деятельностью, закручивающейся вокруг дерева на площади. Из множества газетных статей, журналистских заметок и информаторских намёток, Эбенхарт был в курсе активности эзотерических общин. Ему также было известно, как в алхимических кузнях уже не первый месяц всё не стихает стук молота и не охлаждаются избитые со всех сторон наковальни. Для кузнечных старателей, свист труб всегда раскалённых до бела печей успел стать столь же привычным звуком, как пение скворцов по утрам. Алхимики – это как те же еретики-отступники культа Калиго, с той только поправкой, что алхимическое еретичество противостоит не обрядностям Гелио, а официально академическим устоям. Всякий алхимик – это вольнодумец и самобытный учёный. Эбенхарт относился к ним не отрицательно, но с изрядной долей насмешливости, потому что видел в их попытках сотворить lapis philosophorum²⁰ не более чем детскую шаловливость. Будто бы эти отступники от научной доктрины действовали по принципу: «А почему-бы и не попробовать, вдруг выйдет». Казалось, что если бы они и добились своего, – создали бы самый настоящий философский камень, – применили ли они его тогда по назначению, разве не захотелось бы им самим напоить себя обожествляющей амврозией? Но то было только одно подозрение. Второе же лишь ещё живее рисовало в образах алхимических оккультистов их инфантильную веру. Rebis – это просто символ и только. Другими словами, сколь много не бури скважину, воды ты там всё равно не сыщешь, потому что искать-то надо было совсем в другом месте. А откуда могла затесаться эта ложная метка? Только из неправильной интерпретации тех знаний, доставшихся нам от древних. Крест не всегда означает клад, а rebis – далеко не бессмертие. Ко всему здесь требовалось подойти куда серьёзней, нежели как всё понимали те невежественные алхимики, что в своих кузницах не успели ещё начисто прогореть, зря перепробовав сотни самых разных рецептов по сотворению вожделенного камушка.

Осененный духом исследований, Эбенхарт собрал все имеющиеся у него рукописи по алхимическим трансмутациям, набрал трёхдневный запас провианта и с лёгкой поступью, запрыгнул на ближайший рейс Цитринитаса. Там он и пересёкся с известной нам пятёркой рыцарей, однако, прямой контакт меж ними так и не занялся. Он слышал поучительные рассказы пышноусового рыцаря, видел его «воспитательный» подход к нерадивому ученику, видать совсем ещё юному и неопытному. Подметил у трёх других воинов отпечатанную на их лицах закалённую в боях бывалость, а когда поезд приближался к последней станции, Эбенхарт понял, что порученное этим несчастным задание было не героической миссией, а скорее смертным приговором. Сам археолог вознамеривался прошмыгнуть через Нигредо незамеченным и утайкой прокрасться за кордон – в опустелые земли, давно покинувшие список тех территорий, за которыми Великий ещё продолжал присматривать своим всевидящим оком.

Приходилось «красться» и проворачивать всё это предприятие «утайкой» по той причине, что для выхода за периметр требовался допуск, коего у нашего университетского эмигранта само собой не было. Но изучив хранящиеся в архивах планировки кордонных сооружений, он отыскал в них пару лазеек, по коим и сумел беспрепятственно выйти на покинутые земли древности.

*                  *                  *