История одного Карфагена

Следом Керенский начал кричать о своём потрясении благородством Михаила Александровича, и начинались масштабные перемены. При этом Россия ещё не стала республикой, и до 1-го сентября её политический строй был не определён: предполагалось, что вскоре соберётся Учредительное собрание, которое и определит форму правления. Во всяком случаи, 3-го марта Михаил Александрович отрёкся от престола, и династия Романовых прекратила своё существование.

Уже 8-го марта в Царское Село явился новый командующий Петроградским военным округом генерал Корнилов, и арестовал царицу. С одной стороны, кто-то вспоминал, что вёл он себя совершенно по-хамски, но с другой – есть версия о том, что этот арест должен был спасти её и других родственников царя от самосуда.

На следующий день приехал Николай, которого объявили, как «полковника Романова» (можно вспомнить, как Людовика XVI во время Французской революции стали называть «гражданином Луи Капетом»). Так, полковник Романов соединился со своей семьёй, и они остались пленниками в Царском Селе.

Вскоре после этих событий старый, нищий и голодный философ Василий Розанов в Сергиевом Посаде в своей последней книге «Апокалипсис нашего времени» написал такие слова:

Русь слиняла в два дня. Самое большее – в три. Даже «Новое Время» нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь. Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей. И собственно, подобного потрясения никогда не бывало, не исключая «Великого переселения народов». Там была – эпоха, «два или три века». Здесь – три дня, кажется даже два. Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска, и не осталось рабочего класса. Что же осталось-то? Странным образом – буквально ничего.

Остался подлый народ, из коих вот один, старик лет 60 «и такой серьезный», Новгородской губернии, выразился: «Из бывшего царя надо бы кожу по одному ремню тянуть». Т. е. не сразу сорвать кожу, как индейцы скальп, но надо по-русски вырезывать из его кожи ленточка за ленточкой.

И что ему царь сделал, этому «серьезному мужичку».

Вот и Достоевский…

Вот тебе и Толстой, и Алпатыч, и «Война и мир».

Конечно, Розанов всегда был очень желчным, недобрым и нервным, а уж в этот момент его действительно постигло полное ощущение конца света.

Позже, через много лет, во вступлении к «Другим берегам» Владимир Набоков также написал страшные слова:

А может быть, Россия и правда кончилась в 1917 году? Кончились же когда-то Афины и Рим.

Это те слова, которым верить абсолютно не хочется. Тем не менее, Розанов поставил тот вопрос, который действительно волновал и поражал всех как тогда, так и сейчас: за две недели рухнула власть, которая держалась несколько веков и казалась всем абсолютно устойчивой, укоренившейся и определённой древнейшими традициями. До сих пор это вызывает множество споров историков.

В чём они заключаются?

С одной стороны, февральские события очень часто воспринимались, как неожиданное пробуждение стихии: хлеб, голод, «бабий бунт», присоединение солдат и рабочих, параллельная война – и всё, – выброс хаоса. Это хорошо видно во многих воспоминаниях о происходящем. Например, Жорж Морис Палеолог писал: