История одного немца. Частный человек против тысячелетнего рейха

Но бывали и другие случаи—когда новый, с позволения сказать, коллега не признавал поражения и, как заправский оратор, повысив голос, читал нам целую лекцию—дескать, старое параграфное право приостановлено; он поучал опытных, пожилых судей, мол, надо понимать дух, а не букву закона, цитировал Гитлера и, встав в актерскую позу героя, настаивал на принятии совершенно невообразимых постановлений. Жалко смотреть было на старых судей во время этих лекций. С невероятно удрученным видом они утыкались в разложенные перед ними бумаги, вертели в руках скрепки или промокашки. За глупости, подобные тем, которые им теперь приходилось выслушивать в качестве высшей государственной мудрости, они раньше проваливали кандидатов на асессорских экзаменах, но теперь за идиотским витийством стояла вся мощь государства, стояли угроза отставки из-за недостаточной национально-политической надежности, безработица, концлагерь... Старики покашливали: «Мы, естественно, придерживаемся ваших взглядов, коллега, — говорили они, — но вы же понимаете. ..» И упрашивали молодого невежду хоть немного следовать Гражданскому кодексу, и пытались спасти то, что еще можно было спасти.

Таким был Прусский апелляционный суд в Берлине в апреле 1933 года. Это был тот самый суд, работники которого сто пятьдесят лет тому назад предпочли пойти под арест, вместо того чтобы изменить приговор по требованию Фридриха Великого, которое они посчитали незаконным¹⁶⁰. В Пруссии и сейчас каждый школьник знает эту легенду; правдива она или нет, неважно — она показательна в смысле репутации этой судебной палаты: Фридрих во время строительства Сан-Суси хотел снести ветряную мельншу, которая и теперь стоит рядом с дворцом. Он предложил хозяину продать мельницу. Мельник наотрез отказался. Король пригрозил, мол, он мог бы ее конфисковать, на что мельник ответил: «Да, ваше величество, могли бы, если бы в Берлине не было судебной палаты».

В 6933 году Гитлеру не пришлось утруждать себя лично, чтобы «выровнять» апелляционный суд и его деятельность. Для этого было достаточно пары-тройки молодых амтсгерихтсратов с нагловатыми манерами и серьезными пробелами в юридическом образовании.

Я недолго оставался свидетелем гибели этого великого, почтенного и гордого учреждения. Время моей службы в качестве референдария подходило к концу; но пару месяцев я еще проработал в апелляционном суде третьего рейха. Это были печальные месяцы. Месяцы прощания во всех смыслах. Я чувствовал, что нахожусь у постели умирающего. Я чувствовал, что здесь больше нечего делать, что дух, который в нем царил, улетучивается все бес-следнее; в этом здании меня все чаще охватывало знобящее чувство бесприютности. Я ведь не был юристом по призванию, нет, и я не особо стремился к судейско-административной карьере, которую прочил мне отец. Но все же я ощущал некую причастность к этому месту и к этому делу, поэтому с великой тоской наблюдал, как мрачно и бесславно тонет тот мир, в котором я существовал не без известного чувства родного дома, не без участия и не без определенной гордости за этот дом. Этот мир рушился на моих глазах, он распадался, истлевал— а я ничего, совершенно ничего не мог сделать; только и оставалось пожать плечами и с печальной ясностью осознать, что здесь для меня нет будущего.

Со стороны, правда, все выглядело иначе. Спрос на референдариев возрастал ежедневно и очень ощутимо. Национал-социалистический союз юристов¹⁶¹ присылал нам (и мне в том числе) льстивые письма: мы, дескать, то поколение, которому предстоит построить новое немецкое право. «Вступайте в наши ряды, работайте над решением великих задач, которые ставит перед нами воля фюрера!» Я отправлял эти письма в корзину для бумаг, но далеко не все поступали таким образом. Заметно было, что значительность и самооценка референдариев выросли. Теперь в перерывах между заседаниями они, а не камергерихтсраты с видом посвященных в тайну знатоков беседовали о высоких чинах юстиции. Слышалось постукивание маршальских жезлов в невидимых солдатских ранцах¹⁶². Даже те, кто до сих пор не были нацистами, почуяли свой шанс. «Да, сейчас дует сильный ветер, коллега, — говорили они и с тихим триумфом рассказывали о людях, которые, сдав асессорский экзамен, поднимались до работы в Министерстве юстиции, или, наоборот, о «строгих», грозных президентах сената, нынче безжалостно отправленных в отставку:—Он был слишком близок к „Рейхсбаннеру**, вы не знали? Теперь это карается», — или изгнанных в глухую провинцию в участковые суды. Вновь задул сулящий славу и богатство лихой ветер немецкого 6923 года, когда внезапно бразды правления оказались у юнцов, когда молодые люди в одночасье становились директорами банков или владельцами автозаводов, а почтенный возраст, солидное образование и жизненный опыт могли привести разве что в морг.