История одного предателя

Главной опорой Азефа в партии, была, конечно, Боевая Организация. Он понимал это и делал все, чтобы точнее закрепить свое в ней положение. Ее работе он уделял больше всего внимания, на нее он тратил больше всего старания и сил. И его роль в жизни Боевой Организации была действительно огромна. Правда, им не было обнаружено ни выдающейся инициативы, ни необычайного по своей широте размаха. Легенда о том, что именно он создал те новые методы террористической борьбы, которые Боевая Организация применила в 1904-06 гг., только легенда. В гораздо большей мере, чем Азеф, действительную инициативу в деле поисков новых путей проявлял М. Р. Гоц, который тем больше думал над этими вопросами, чем меньше он сам по болезни мог принять непосредственное участие в террористической работе. Обычно именно он подавал новые идеи, - Азеф их уточнял, разрабатывал и проводил в жизнь. Но начальником генерального штаба Боевой Организации был именно Азеф, вся основная штабная работа лежала на нем, равно как и вся основная работа организационного характера. И в этих областях его роль была действительно очень большой, его влияние на жизнь Боевой Организации - определяющим.

Это влияние начиналось с момента подбора членов Организации. Прием в нее новых членов производил обычно сам Азеф, который цепко держался за эту свою функцию, - особенно в начале. К кандидатам он предъявлял большие требования, и отбор среди них производил очень строгий. Очень характерны приемы, к которым он при этом прибегал.

Его предшественник на посту руководителя Боевой Организации, Гершуни, встречаясь с новым добровольцем, передавал ему частичку своего собственного увлечения террором. Неправильно было бы думать, что он сознательно стремился "завлекать" молодежь на путь террористической борьбы. Такого грубого утилитаризма в его поведении не было. Но даже независимо от своего желания, своими речами, своей собственной верой, всей сосредоточенной страстностью своей натуры, он разжигал во встречных жажду борьбы, пафос самопожертвования. Азеф, наоборот, прежде всего, пытался отговорить такого кандидата от этого его намерения, подчеркивал все трудности той работы, которая предстоит террористу, уговаривал идти не в террор, а заняться какой-либо другой формой партийной работы. Даже такие недоброжелательные к Азефу свидетели, как Слетов, говорят, что в подобные моменты Азеф проявлял себя человеком, "вполне по товарищески относящимся к людям."

Иногда Азеф как будто бы даже сознательно стремился оттолкнуть нового кандидата, - и чем больше пафоса этот последний проявлял, чем с большим подъемом он говорил, тем, кажется, меньше было у Азефа желания принять его в Боевую Организацию.

Горячим фразам Азеф не верил, - и только тогда, когда испытуемый показывал, что решение пойти в террор им хорошо выношено, что оно им проверено наедине с самим собою, что идет он не под влиянием минуты, не увлеченный красивыми словами, - только тогда перед ним открывались двери Организации.

Нет никакого сомнения, это поведение Азефа определялось его общим неверием в людей. Бесспорно так же, что большую роль играло и профессиональное положение Азефа: он не просто боялся измены, - он опасался предательства, которое разоблачит его двойное собственное предательство. Но каковы бы ни были эти мотивы, одно ясно: результаты их с точки зрения интересов Боевой Организации были положительными. В то время, как среди террористов, завербованных Гершуни, имелся целый ряд лиц, не устоявших во время испытаний тюрьмою и страхом предстоящей казни (Григорьев, Юрковская, Качура), - Боевая Организация эпохи Азефа не знала предателей, - если, конечно, не считать его самого.

К уже принятым членам Организации Азеф, как правило, проявлял самое заботливое внимание: расспрашивал о личных нуждах, входя даже в мелочные детали, давал советы, указания. Обо всем помнил, все замечал. Об этом в один голос говорят все, кто имел с ним дело. "Нам всем,- т. е. всем членам Боевой Организации, - вспоминает один из таковых, В. М. Зензинов, - Азеф казался необычайно внимательным, чутким и даже нежным". Конечно, такое отношение было деланным. Гораздо более естественным Азеф бывал в те минуты, когда он срывался с этого сознательно выбранного тона и, как резюмирует "Заключение Судебно-Следственной Комиссии по делу Азефа", "выказывал присущие его натуре жестокость и черствость". Но те, с которыми Азеф имел дела, внимание обращали не на эти последние черты, объясняя их теми или иными случайными причинами, а на обычную заботливую внимательность Азефа и соответственным образом относились к нему. "Странно и даже кощунственно вспомнить, - пишет тот же Зензинов, - но я должен сказать: все работавшие с ним в терроре товарищи не только безмерно уважали, но и горячо его любили!"