Но оцепенение длилось недолго. «Да здравствует республика!» — крикнули в один голос все, кто был на баррикаде, и в ответ на вероломство тотчас открыли сильный огонь. Начался бой. На стороне переворота было неистовство, на стороне республики — мужество отчаяния. У солдат — свирепая, холодная решимость, жестокое пассивное повиновение, численный перевес, изобилие патронов, полновластные командиры; у народа — ни оружия, ни патронов, беспорядок, усталость, крайнее истощение, никакой дисциплины, вместо командира — негодование.
В то время как Дюссу говорил, пятнадцать гренадеров под начальством сержанта, некоего Питруа, сумели неслышно и незаметно, пробираясь в темноте вдоль стен, подкрасться довольно близко к баррикаде. Шагах в двадцати от нее эти пятнадцать человек, взяв ружья наперевес, быстро построились к атаке. Их встретили залпом; они отступили, оставив в сточной канаве нескольких убитых. Батальонный командир Жанен крикнул: «Пора кончать!» Тогда батальон, занимавший баррикаду Моконсейль, в полном составе, подняв штыки, вышел на неровный гребень этой баррикады и оттуда, не размыкая рядов, внезапным, но правильным и непреодолимым движением ринулся на улицу. Четыре роты, тесно сомкнувшиеся, будто слившиеся друг с другом, едва различимые, казались единым потоком, шумно низвергавшимся с высокой плотины.
Защитники баррикады Пти-Карро зорко следили за этим движением. Они прекратили огонь.
— Цельтесь, — крикнул Жанти Сар, — но не стреляйте! Ждите команды.
Все приложили ружья к плечу, просунули дула между булыжниками баррикады и стали ждать.
Сойдя с редута Моконсейль, батальон быстро построился в колонну; спустя минуту-другую раздался топот беглого шага. Батальон приближался.
— Шарпантье, — сказал Жанти Сар, — ты хорошо видишь. Они уже прошли полпути?
— Да, — ответил Шарпантье.
— Огонь! — скомандовал Жанти Сар.
С баррикады грянули выстрелы. Улицу затянуло дымом. Несколько солдат упали. Раздались вопли раненых. Батальон, осыпанный градом пуль, остановился и ответил залпом.
Семь или восемь человек, неосторожно выставившихся из-за гребня баррикады, построенной наспех и слишком низкой, были поражены пулями. Троих убило наповал. Один, раненный пулей в живот, упал между Жанти Саром и Шарпантье. Он выл от боли.
— Скорее в лазарет! — крикнул Жанти Сар.
— Куда?
— На улицу Кадран.
Жанти Сар и Шарпантье подняли раненого, один за ноги, другой — за плечи, и через проход, оставленный в баррикаде, унесли его на улицу Кадран.
Тем временем стрельба не прекращалась. На безлюдной улице — густой дым, свист пуль, скрещивавшихся на лету, отрывистые слова команды, жалобные стоны, вспышки выстрелов, пронизывавшие мрак.
Внезапно чей-то зычный голос скомандовал: «Вперед!» Батальон снова пошел на приступ.
И тут началось нечто ужасное: дрались врукопашную четыреста человек против пятидесяти; хватали друг друга за ворот, за горло, вцеплялись в губы, в волосы. На баррикаде не было ни одного патрона, но оставалось отчаяние. Один рабочий, проколотый штыком насквозь, вырвал штык из своего живота и вонзил его в солдата. Убивали впотьмах, не видя друг друга. То было избиение ощупью.
Баррикада не продержалась и двух минут. Как мы уже говорили, она в нескольких местах была очень низка. Солдаты не взобрались на нее, а вскочили. Тем изумительнее был героизм ее борцов. Один из спасшихся сказал автору этих строк:[34]
— Баррикада защищала нас очень плохо, но люди умирали на ней очень хорошо.
Пока все это происходило, Жанти Сар и Шарпантье отнесли раненого в лазарет на улице Кадран. Как только его перевязали, оба они поспешили назад, на баррикаду. Они уже подходили к ней, когда кто-то окликнул их по имени. Совсем близко слабый голос повторял: «Жанти Сар! Шарпантье!» Обернувшись на зов, они увидели одного из своих: он умирал, прислонясь к стене, ноги у него подкашивались. Он только что ушел с баррикады, но, пройдя несколько шагов, изнемог. Несчастный, смертельно раненный выстрелом в упор, крепко прижимал руку к груди. Он едва слышно сказал им:
— Баррикада взята! Спасайтесь!
— Нет, — воскликнул Жанти Сар. — Я должен разрядить ружье.
Жанти Сар вернулся на баррикаду, выстрелил в последний раз и ушел.
Нет ничего ужаснее баррикады, захваченной неприятелем.
Республиканцы, подавленные численностью атакующих, уже не сопротивлялись. Офицеры орали: «Пленных не брать!» Солдаты убивали тех, кто еще держался на ногах, и добивали тех, кто упал. Многие ждали смерти, высоко подняв голову. Умирающие поднимались и кричали: «Да здравствует республика!» Солдаты каблуками топтали лица мертвецов, чтобы их нельзя было узнать. На середине баррикады между другими трупами лежал почти что однофамилец Шарпантье — Карпантье, делегат комитета X округа: смертельно раненный двумя пулями в грудь, он упал навзничь на мостовую, головою в грязь. На одном из булыжников стояла зажженная сальная свеча, взятая солдатами у кабатчика.