История одного преступления

Записная книжка Шарпантье содержала одну-единственную строчку — стих, который он вписал туда в темноте, у подножия баррикады, слушая, как говорил Дени Дюссу:

«Admonet et magna testatur voce per umbras». [35]

V Другие мрачные события

Иван снова встретился с Конно. Он подтвердил нам факты, указанные в записке, которую Александр Дюма послал Бокажу. Мы узнали также имена лиц, причастных к этому делу. 3 декабря у Аббатуччи в его квартире на улице Комартен № 31 в присутствии доктора Конно Пьетри предложил корсиканцу Якопо-Франческо Кришелли,[36] уроженцу Ведзано, состоявшему на секретной личной службе Луи Бонапарта, двадцать пять тысяч франков за то, чтобы тот «задержал или убил Виктора Гюго». Кришелли согласился, но сказал: «Этого достаточно, если я буду один. А если нас будет двое?»

— Тогда получите пятьдесят тысяч, — ответил Пьетри.

Этот разговор Иван передал мне, еще когда мы находились у Дюпона Уайта на улице Монтабор, и умолял меня быть осторожнее.

Упомянув об этом, продолжаю свой рассказ.

Последствия резни, учиненной 4 декабря, сказались в полной мере только на другой день, 5 декабря; силы, которую мы вдохнули в сопротивление, хватило еще на несколько часов, и вечером, в густо застроенном квартале между улицей Пти-Карро и улицей Тампль, бои продолжались; баррикады на улицах Пажвен, Нев-Сент-Эстащ, Монторгейль, Рамбюто, Бобур, Транснонен сражались доблестно; народ забаррикадировал частую сеть улиц и перекрестков, войска взяли ее в кольцо.

Штурм велся с остервенением, с неумолимой жестокостью. Баррикада на улице Монторгейль была одной из тех, которые держались дольше всего. Чтобы взять ее, потребовался целый батальон и артиллерийский обстрел. В последние минуты ее защищали только три человека — два приказчика и ресторатор с соседней улицы. Когда баррикаду взяли, тьма уже сгустилась, и всем троим удалось бежать. Но они были окружены со всех сторон. Деваться некуда. Ни одной открытой двери. Как Жанти Сар и Шарпантье пробрались в проезд Сомон, так эти трое перелезли через решетку проезда Вердо и бросились бежать в противоположный его конец. Но и там решетка была заперта, и, подобно Жанти Сару и Шарпантье, они уже не успели бы перелезть через нее. Вдобавок они слышали, как с обеих сторон к проезду мчались солдаты. В уголке у входа лежало несколько досок, которыми хозяин ближайшей лавчонки обычно заколачивал ее на ночь. Беглецы забились под эти доски.

Взяв баррикаду, солдаты сначала обыскали окрестные улицы, а затем вздумали осмотреть и проезд Вердо. Они в свою очередь с фонарями перелезли через решетку, обшарили все вокруг и, не найдя никого, уже собирались уйти, как вдруг кто-то из них заметил, что из-под доски торчит нога одного из трех беглецов.

Всех их тут же закололи штыками.

Они кричали:

— Убейте нас сразу! Расстреляйте нас, только не мучьте!

Владельцы соседних лавок слышали эти крики, но не смели открыть дверь или хотя бы окно; они боялись, сказал один из них на другой день, «как бы с ними не сделали того же».

Закончив свое гнусное дело, палачи ушли; жертвы остались лежать в луже крови; один из этих несчастных испустил дух только на другой день, в восемь часов утра.

Никто не осмелился просить за него, никто не осмелился помочь ему; он умер на каменных плитах проезда.

К одному из защитников баррикады на улице Бобур судьба была милостивее.

За ним гнались. Он бросился на первую попавшуюся лестницу, одним духом взбежал по ней и вылез на крышу, а оттуда выбрался в длинный коридор, оказавшийся коридором верхнего этажа каких-то меблированных комнат. В одной из дверей торчал ключ. Недолго думая, он открыл ее и оказался лицом к лицу с человеком, собиравшимся лечь спать. Это был постоялец, приехавший вечером и уставший с дороги. Беглец сказал ему: «Я погиб, спасите меня!» и в двух словах объяснил положение. Приезжий ответил: «Раздевайтесь и ложитесь в мою постель». Затем он зажег сигару и преспокойно начал курить. Не успел беглец улечься, как в дверь постучали. То были солдаты, обыскивавшие дом. В ответ на их расспросы приезжий указал на кровать и объяснил: «Нас здесь только двое. Мы только что приехали. Я хотел перед сном выкурить сигару, а мой брат уже спит». Слуга, опрошенный солдатами, подтвердил слова приезжего, солдаты ушли, и никто не был расстрелян.

Скажем прямо: победив, солдаты стали убивать меньше, чем накануне. Теперь, овладев баррикадой, они уже не истребляли всех поголовно. В тот день был дан приказ брать пленных. Казалось, будет проявлена некоторая человечность. В чем же выразилась эта человечность? Сейчас увидим.

В одиннадцать часов вечера все было кончено.

Хватали всех, кто оказался на оцепленных войсками улицах, безразлично, сражались ли эти люди или нет; заставили открыть все кабачки и кафе, обыскали множество домов и забрали всех мужчин, которые там находились; не трогали только женщин и детей. Два полка, построенные в каре, отвели разношерстную толпу пленных в Тюильри, где их заперли в подвале, под террасой, выходящей на пруд.