Любое беззаконие стало возможным. Законодательные органы принялись за работу и так затемнили законодательство, что в этой тьме легко можно было совершить любое черное дело.
Удавшийся переворот не стесняется. Такого рода успех позволяет себе все.
Фактов — великое множество. Но мы должны сократить изложение. Приведем только самое характерное.
Для отправления правосудия были введены военные комиссии и смешанные комиссии.
Военные комиссии судили при закрытых дверях, под председательством полковника.
В одном только Париже действовали три военные комиссии. Каждой из них было поручено по тысяче дел. Судебный следователь пересылал дела прокурору республики Ласку, а тот препровождал их полковнику, председателю военной комиссии. Комиссия вызывала подсудимого. Подсудимым являлась папка с делом. Ее обыскивали, то есть перелистывали. Обвинительный акт был краток; две-три строки, примерно следующего содержания: «Фамилия. Имя. Занятие. — Человек развитой. — Ходит в кафе. — Читает газеты. — Ведет разговоры. — Опасен».
Обвинение было лаконично. Приговор — еще более краток: это был простой значок.
Просмотрев дело, посовещавшись с судьями, полковник брал перо и в конце строки, содержавшей формулировку обвинения, ставил один из следующих трех значков:
- + 0
— означал ссылку в Ламбессу.
+ означал ссылку в Кайенну. («Сухая» гильотина. Смерть.)
0 означал оправдательный приговор.
В то время как это правосудие работало, человек, которого оно обрабатывало, нередко еще находился на свободе, расхаживал по городу, был совершенно спокоен; вдруг его арестовывали, и, так и не узнав, в чем его вина, он попадал в Ламбессу или Кайенну.
Зачастую его семья понятия не имела о том, что с ним случилось.
Жену, сестру, дочь, мать спрашивали:
— Где ваш муж?
— Где ваш брат?
— Где ваш отец?
— Где ваш сын?
Жена, сестра, дочь, мать отвечали:
— Не знаю.
В одном только семействе Преверо из Донжона, в департаменте Алье, пострадало одиннадцать человек: один из членов этой семьи был приговорен к смертной казни, остальные — кто к изгнанию, кто к ссылке.
Некий Бризаду, владелец кабачка в квартале Батиньоль, был сослан в Кайенну на основании следующей строчки в его деле: «Этот кабачок посещают социалисты».
Я дословно приведу разговор между полковником, председательствовавшим в суде, и человеком, которому он вынес приговор.
— Вы осуждены.
— Как так? За что?
— Право, я и сам хорошенько не знаю. Проверьте вашу совесть. Припомните, что вы сделали.
— Да нет же, я ничего не сделал. Я даже не исполнил своего долга. Мне следовало взять свое ружье, выйти на улицу, обратиться к народу, строить баррикады, — а я сидел сложа руки у себя дома, как настоящий лентяй (подсудимый смеется). Вот в чем я себя обвиняю.
— Вас осудили не за это. Подумайте хорошенько.
— Я ничего не могу припомнить.
— Как! Разве вы не были в кафе?
— Был; я там завтракал.
— Разве вы не вели там разговоров?
— Возможно, что вел.
— Не смеялись?
— Возможно, что смеялся.
— Над кем? Над чем?
— Над тем, что происходит; верно, зря я смеялся.
— И в то же время вы разговаривали?
— Да.
— О ком?
— О президенте.
— Что вы говорили?
— Да то, что можно о нем сказать, — что он нарушил присягу.
— А дальше?
— Что он не имел права арестовать депутатов.
— Вы сказали это?
— Да, и я прибавил, что он не имел права убивать людей на бульварах…
Здесь осужденный сам себя прервал восклицанием:
— И за это меня ссылают в Кайенну!
Пристально взглянув на заключенного, судья ответил:
— А разве не за что?
Другой вид правосудия.
Трое заурядных людей, три сменяемых чиновника, — префект, военный и прокурор, которым звонок Бонапарта заменял совесть, усаживались вокруг стола и судили. Кого? Вас, меня, нас, всех вообще. За какие преступления? Они придумывали преступления. Именем каких законов? Они придумывали законы. Какие наказания они применяли? Они придумывали наказания. Знали они подсудимого? Нет. Предоставляли ему слово? Нет. Каких адвокатов они выслушивали? Никаких. Каких свидетелей допрашивали? Никаких. Какие прения вели? Никаких. Какую публику допускали? Никакой. Итак, ни публики, ни прений, ни защитников, ни свидетелей, чиновники вместо судей, присяжные, не принесшие присяги, судилище без правосудия, воображаемые преступления, вновь изобретенные наказания, подсудимый отсутствует, закон отсутствует; из всех этих нелепостей, похожих на странный сон, возникало нечто весьма реальное: осуждение невинных.
Изгнание, ссылка, высылка, разорение, тоска по родине, смерть, отчаяние сорока тысяч семейств.
Вот что история называет «смешанными комиссиями».