История одного путешествия

Целыми днями мы бродили по городу. Деньги все вышли, и я, для того чтобы прожить, продавал на толкyчке последние вещи. Я продал все, что было в моем солдатском мешке, — белье, безопасную бритву, шерстяную фуфайку и два полотенца. Мешок, ставший ненужным, был в свою очередь продан. Затем пришел черед того, что было на мне, — отцовская кожаная куртка, гимнастерка и форменные солдатские брюки. Продавать я не умел и выручал еле четверть стоимости проданных вещей. Вместо гимнастерки и брюк я за три лиры купил визитку. Для чего мне понадобилась визитка с длинными фалдами, я, право, не знаю. Помнится, что в тот момент, когда я эту визитку увидел, у меня мелькнула совершенно нелепая мысль о том, что в ней я буду более «представительным» и мне будет легче хлопотать во всевозможных учреждениях о нашей отправке на Кавказ. Так как визитка была с человека очень толстого и коротенького и вдобавок вместо крахмального воротничка моя шея была повязана полотенцем, то вид у меня получился настолько чучелоподобный, что мое появление в этом представительном наряде в общежитии №… вызвало бурю гомерического и неумолкаемого хохота.

Перед этим лапсердаком
Большевик отступит раком,—

корчась от смеха и захлебываясь, пробормотал Вялов. Делать было нечего, я продал за полцены визитку и купил за две лиры полосатый костюм из необыкновенной, с виду похожей на мешочную, чрезвычайно твердой материи. Материя была прозрачная, как чадра турчанки, и поначалу, пока я не привык, я чувствовал себя в моем костюме довольно неуютно. Мерз я в нем, конечно, отчаянно. Помимо прозрачности материя моего костюма обладала еще одним, непредвиденным свойством: сотканная из нитей, похожих на тонкую проволоку, она сохраняла на веки вечные складку, раз образовавшуюся на брюках или на пиджаке. В тех редких случаях, когда мне удавалось раздеться, я ставил брюки в угол, и они с вытянутыми спереди круглыми мешками, с гармоникой под коленями стояли, как кусок человеческого тела, приготовившийся к прыжку. Волосы отросли и вились немилосердно. На разбухшей голове еле держалась форменная, без кокарды, солдатская фуражка. Хоть я и сменил визитку на более обыкновенную одежду, вид у меня был столь удивительный, что на меня оборачивались на улицах, несмотря на то, что в Константинополе в то время оригинальным костюмом мудрено было кого-нибудь поразить. Даже турецкий солдат, стоявший у входа в Айя-София, не хотел пропускать меня в мечеть, решив, что в подобном наряде я оскверняю храм.

Однажды, когда я блуждал по набережным Галаты, из боковой узенькой улочки, где в каждом доме помещалось по два-три притона, нещадно друг с другом конкурировавших, вышел бледный, но сияющий Кузнецов. Он шел, покачиваясь, как пьяный, придерживая обеими руками штаны, грозившие при каждом шаге соскользнуть с его круглых, широких бедер.

— Откуда это вы, Кузнецов? — опросил я, вглядываясь в его белое лицо.

Он повернул шарообразную голову на тонкой шее и, увидев меня, радостно и смущенно улыбнулся.

— Да вот, не выдержал. Денег не было, так я ей пояс отдал. Ка-а-а-кая баба! Даже в Марселе таких не было.

Мы пошли бок о бок по набережной. Кузнецов был полон только что пережитым и, волнуясь и захлебываясь, рассказывал о подробностях своего посещения:

— Странная у них жизнь. Комната выходит прямо на улицу, и даже дверей нет, так, висит ветреная занавесочка. На стене портрет — ихний греческий министр с бородавками на морде. Вместо кровати — подушки, все разных цветов…

Мы подошли к большому пассажирскому пароходу, притянутому толстыми, в руку, канатами к пристани.

— Этот пароход, — сказал я, чтобы остановить излияния Кузнецова, — через несколько дней уходит в Батум. Вот бы нам…

Кузнецов остановился. Его лицо потемнело, и круглая голова беспокойно завертелась из стороны в сторону.

— «Сирк асси», — трудом прочел он название парохода. — А попасть на него невозможно — озон какая страна стоит.

В то время пароходы охранялись с необыкновенной тщательностью — безбилетными пассажирами был полон весь Константинополь.

— Интересно, где он останавливается до прихода в Батум?

Наведя справки, я узнал, что «Сиркасси» заходит в Зунгулдак, Самсун и Трапезунд и что до Зунгулдака билет стоит всего три лиры.

Вечером, на общем собрании за чаем в столовой общежития, было решено, что если до отплытия «Сиркасси» мы не сможем добиться отправки на казенный счет, купить билеты до Зунгулдака. По дороге спрятаться на пароходе, а если найдут и высадят в Зунгулдаке, то идти пешком — на сто пятьдесят верст короче, чем из Константинополя, а главное, греко-турецкий фронт останется позади.