Читаем История одного супружества полностью

Холланд, старый мой муж, ты переводил взгляд с меня на своего друга и обратно. Что ты видел? Что пронеслось перед твоим юным взором? Да, очень странную пару ты обнаружил в собственной гостиной. Нас вдвоем ты точно не ожидал увидеть. И тут, о чудо, ты засмеялся.

* * *

Ни одна женщина никогда не назовет «хорошим другом» того, с кем перестала общаться, но мужчины бросают и возобновляют дружбу с непринужденностью больных амнезией. Я предположила, что Базз как раз такой друг, старый армейский приятель, который просто отпал, когда взрослой жизнью Холланда завладели жена, сын и работа. Я повидала достаточно старых друзей Холланда, чтобы предположить, что оба они заводили дружбу так же легко, как и бросали.

Мистер Чарльз Драмер, Базз, работал в корсетном бизнесе – не самой прибыльной отрасли. Он оптом поставлял корсеты, корсажи, грации и пояса в универмаги – даже в то время это было старомодной профессией, но, если уж на то пошло, она придавала ему завидный донжуанский лоск в придачу к красоте и широким плечам, не нуждающимся в подплечниках. Он знал наши секреты. Он понимал, на какой женщине надет бабушкин нейлоновый корсет с пластинами, а на какой – последний, так сказать, вздох девятнадцатого столетия: корсетный пояс с дырочками. Он с тайным удовольствием распознавал первые ласточки бюстгальтеров с круговой прострочкой (через пару месяцев мы все обзавелись этими острыми грудями), отмечал вихляющую походку, указывающую на то, что женщина мечтает задрать юбку и поправить натирающий пояс, или – самое лучшее – видел фигуристую женщину и с первого взгляда понимал, что под платьем у нее ничего нет. Он словно бы видел нас голыми.

Очень гордился своим изобретением: назвать новую грацию «Обещание» и прилагать к каждой покупке брошюру о десятидневной похудательной диете Елены Рубинштейн. Капля соблазна, обещание надежды. Меня восхищало то, как он понимал женщин.

После нескольких первых визитов Базз стал постоянным гостем. Его присутствие придавало нашему дому какой-то новый лоск и настроение. Мне нравилось, что соседи, видя, как он приходит и уходит, будут любоваться его тщательно подобранным костюмом и привычкой, воспитанной в каждом хорошем виргинском мальчике: как только я открывала дверь, он снимал шляпу, словно я сама миссис Рузвельт. И конечно, я ценила его общество, как одинокая жена миссионера радуется каждому гостю на своем дальнем рубеже.

Однажды вечером я приготовила паровой пирог с ягнятиной и горошком и вспомнила, что в газете был конкурс, посвященный этому блюду.

– Если придумаешь ему название, сможешь целый год жить за их счет! Как тебе такое? – Я улыбнулась сыну, подозрительно разглядывавшему овощи.

Базз поблагодарил меня за угощение и спросил, что они имеют в виду под «жить целый год».

– Две тысячи долларов? – предположил Холланд, подмигивая мне с улыбкой.

Я шлепнула его лопаткой по руке.

– Вот и видно, сколько ты смыслишь в домашних расходах. Приз – пять тысяч долларов.

Я отрезала пирога Сыночку, стараясь, чтобы ему досталось поменьше гороха.

– Я думаю, ты заслуживаешь большего, – сказал Базз.

– Я бы поучаствовала, если б смогла придумать, как его назвать.

Холланд рассмеялся и сказал, что я и так живу за чужой счет, только за его, а не фирмы, которая печет пироги.

Сыночек в отчаянии смотрел в тарелку.

Мы придумали несколько смешных названий – «Пастушкин пирог», «Барашек, кому барашка?», – и тут мой малыш поднял голову и спросил Базза:

– Куда делся твой мизинец?

– Сыночек, – начала я.

Он беспомощно поднял на меня глаза.

– Мам, у него нет мизинца.

– Ничего. – Базз вытер рот и очень серьезно поглядел на моего сына. – Задавать вопросы – это хорошо. Я потерял его на войне.

– А где потерял? В Аланнике или в Тихом? – спросил Сыночек, и мы все засмеялись, потому что он явно не понимал, что говорит. В то время этот вопрос часто задавали, наверное, он где-то услышал. Он с улыбкой огляделся кругом, будто специально хотел нас рассмешить.

– Ну все, хватит, – сказала я. – Ешь пирог.

– Пирог малышки Бо Пип, – серьезно добавил Холланд. – Стоит пять тысяч долларов.

Сыночек посмотрел в тарелку, а потом, должно быть, чтобы потянуть время, поглядел на всех нас.

– Папа был на Тихом, – объявил он.

– Базз это знает, – сказала я.

Я очень внимательно наблюдала за мужем. Мы затронули тему, которую он предпочитал не обсуждать, но он разрезал свой пирог и сказал:

– Мы не воевали вместе. Ведь Базз был СО.

Базз кивнул.

– Правда? – сказала я, пораженная тем, что Холланд сообщил такие ошеломительные сведения.

– Тихий океан, – пробормотал сын, обращаясь к горошинам.

Перейти на страницу:

Все книги серии Brave New World

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее