История одного супружества

– Пожертвовала теми крохами любви, которые у меня там были. Мне пришлось уехать. И я потеряла его.

Базз сказал, что понимает. Он оглянулся по сторонам – возможно, я слишком громко говорила.

– Нет, не понимаешь, – сказала я сдавленным голосом. Базз взял меня за руку выше локтя. Рукав был такой тонкий, что я чувствовала его сбивчивый пульс. – И ничего ты не поймешь. И зря ты думаешь, что хорошо его знаешь.

– Я не утверждаю, что знаю его.

– Но ты сказал…

– Когда я увидел Холланда там, в госпитале, в психиатрическом госпитале, о котором он тебе не рассказывал, – это был самый красивый человек на свете. И самый несчастный. У него была контузия. – Тут он отпустил меня, и я отодвинулась. – Он немного оклемался к тому времени, когда положили меня, но он был как… гипсовый слепок, только оболочка, а внутри ничего. Такой хрупкий, тихий – я стал о нем заботиться. Я едва мог позаботиться о себе, но ему было еще хуже, думаю. Я влюбился не потому, что узнал его.

– Обо мне он не упоминал, судя по всему.

Базз помотал головой.

– Он вспоминал Кентукки, словно это было миллион лет назад. Но я знал, кто ты.

– Но не знал, чего я лишилась.

– Я не знал о войне. Ты права, мне не понять, каково это, в смысле, каково тебе сейчас. Снова всего лишаться.

Мы прошли мимо автоматона «Тайная вечеря»: апостолы с глазами как у инопланетян и развевающимися на ветру бородами механически двигались, а посреди сидел наш Спаситель, простирая руки в благословляющем жесте. Он двигался плавно, грациозно, будто плыл сквозь туман.

– Но ты делаешь это не для Холланда и не для меня.

Он снял шляпу и крутил ее в руках, словно руль при медленном повороте.

– С такой просьбой я бы к тебе не пришел, никогда бы не осмелился. Я пытался оставить все в прошлом и забыть, разве не это всегда советуют? Езжай путешествовать и забудь, заводи новые знакомства и забудь. По-твоему, я все эти годы сидел и думал, как мне разрушить брак? Будь он счастлив, будь ты счастлива…

– Пока ты не явился, я думала, что счастлива.

Он остановился на тротуаре и посмотрел на меня.

– Это не то же самое, что быть счастливой, Перли.

Мы не двигались, и толпе пришлось нас обтекать. Кто-то недовольно ворчал. Торговец арахисом расталкивал прохожих.

– Ты позвонила мне, – говорил Базз. – Ты знаешь, что делаешь. И это не ради кого-то из нас, может, даже не ради тебя самой. Ты не такая.

Торговец миновал нас, и в помятом металлическом боку его тележки отразились мы, стоящие на тротуаре. То, как мы смотрелись вместе, меня удивило.

– Ради Сыночка. И это я как раз могу понять.

– У тебя нет детей, – сказала я, отворачиваясь от отражения к реальному Баззу.

– Нет, – скривился он.

– Тогда я не думаю, что ты сможешь понять.

– Именно поэтому я пришел к тебе, – сказал он, щурясь от внезапно выглянувшего солнца. – Я почувствовал, что тебе можно доверять. Я за тобой наблюдал.

До того как возникнуть на нашем пороге с двумя подарками, притворившись, что заблудился, он несколько недель осторожно за мной следил. Сидя на скамейке или на автобусной остановке с поднятым воротником, он наблюдал, как малышка Перли Кук, второстепенный персонаж, занимается своими делами. Видимо, такова сила любви.

Он видел меня в прихожей у корзины с грязным бельем – высокой, на колесиках, как у детской коляски, сплошная сталь и санфоризованный хлопок, – бросающей прищепки в карман: домовитый полтергейст за стиркой, глажкой, мытьем посуды. Видел, как я сижу в коридоре за телефонным столиком цвета шартрез, и по тому, как я дергаю мебельные гвоздики, ковыряю дырку в виниловой обивке и рассматриваю потолок, словно на нем зажглись звезды, он, должно быть, понимал, что я говорю с Холландом. Он утверждал, что сделал из этого случайного набора кадров моей жизни вывод: я к нему прислушаюсь.

– И что ты увидел?

– Человека, придавленного тяжелым камнем. Того, кто мне поможет.

Моя жизнь это подтверждала: я девушка, нарушившая закон, чтобы уберечь мальчика от войны. Сообщница в преступлении, не то что другие женщины. Сбежавшая к океану, чтобы отмыть желтую краску – осуждение народа, родителей, государства. Преступница, которую можно вновь, в последний раз, позвать на дело после долгого перерыва, и вовсе не за большой куш. Богатством ее не заинтересовать. Ей надо предложить новую жизнь, а кроме того, как в юности, шанс кого-нибудь спасти. Она будет спасать сына.

– Помоги мне, – снова сказал Базз.

Уверена, мы с ним любили разных людей. Ибо возлюбленный всегда разбит на части: если роман свежий, этих частей не больше дюжины, если мы женаты – их тысяча, а наше сердце собирает из этих осколков целого человека. И все мы создаем, заполняя пробелы воображением, того, кем мы желаем видеть любимого человека. И конечно, чем хуже мы его знаем, тем сильнее любим. Именно поэтому мы всегда помним восторги первой ночи, когда он был еще незнакомцем, и поэтому восторг возвращается только после его смерти.

– Ты уже достаточно попросил.

– Я, наверное, кажусь тебе чудовищем.

– И ты просишь так, словно это пустяк.

– Я знаю, о чем прошу.