История одного супружества

– Которая невеста? – спросила она слабым, пронзительным голосом. Должно быть, она пришла в самом конце церемонии.

Я представилась, она поздоровалась, а потом торжественно объявила:

– Я его дочь. Из первой семьи.

– Я не знала, что у него были дети.

– О, были, – ответила она. – Были.

Я сказала, дескать, как жаль, что она до сих пор не знакома с моей тетей, но она покачала головой.

– Нет, ему не хватило наглости показать ее нам. Он якшался с ней, когда я была еще совсем маленькой. Хотя был женат на моей маме, да. Теперь она умерла – и они тут как тут. Я не на свадьбу пришла. Я не мазохистка. Просто хотелось ее хорошенько разглядеть.

Она осторожно заглянула в зал, изучая лица. Тетя – любовница. А рядом, передает священнику двадцатку, – женатый мужчина, разрыв с которым оставил на юной Элис свой след. Он, должно быть, собирался бросить все и уйти к ней еще тогда, давно, но в конце концов одумался и вернулся в семью. Может быть, старшая сестра приложила к этому руку. Только теперь, когда все кончилось, и все состарились, и обиды забылись, он вернулся. И Элис приняла его. Я и не догадывалась, я не утруждалась тем, чтобы взглянуть на жизнь этой женщины, увидеть в ней скрытые резервы бунтарства.

– У вас есть братья или сестры?

– О да, только нас не пригласили. Он знает, что мы думаем. Скажите мне, которая она. Хочу посмотреть на ее лицо.

Я показала на Элис – она в уголке беседовала с проповедником. Женщина твердо покачала головой.

– Это не та.

Я сказала, что, конечно же, та.

– Я слышала, какая она была красавица, – улыбнулась женщина. – Это так на него похоже: попасться на крючок к красавице. Только мама еще как-то держала его в узде. Он ни одной хорошенькой мордашки не мог пропустить. Где она?

Я стояла, дивясь ее словам. Я видела фотографии тетушек. Они были солидные, умные женщины, они чудесно одевались. Но красавицами никогда не были.

– Говорю вам, вон она.

Она пристально наблюдала за сценой: ее отец пересек комнату, взял молодую за руку и поцеловал в губы. Проповедник тихо захлопал в ладоши.

– Не может быть, – сказала она, оторвала цветок от платья, бросила на пол и ушла, не сказав больше ни слова.

Я стояла в дверях и смотрела, как она садится в машину и сердито трогается. Появились Элис и ее жених. И Сыночек, назначенный ответственным и едва справлявшийся с волнением, принялся неистово швырять рис в воздух. Он не коснулся новобрачных – их ничто не могло коснуться, – пока они осторожно, взявшись за руки, спускались по лестнице и шли туда, где должен был состояться запланированный небольшой прием. Ко мне приближалась старшая тетушка, я должна была помочь ей с угощением. Я глубоко вздохнула, радуясь, что никто не видел сцену с дочерью. Наверное, непростительно, что этот старик в своей бурной молодости чуть не бросил все ради дурнушки. Обычной девушки, застенчивой и неуверенной в своих чарах. Ее семья избежала несчастья, но оно опять вернулось. Увидев старую женщину в голубом платье, дочь, должно быть, поняла, что тогда, десятки лет назад, в ее отце пылала не одна только страсть. Не один только соблазн красоты. С этим она бы смирилась, мол, все мужчины таковы, памяти матери ничто не угрожает. Но здесь было что-то абсурдное, возмутительное, не поддающееся пониманию. По крайней мере, для человека, чуждого любви.

– Сыночек, риса больше не надо. Перли, ты идешь? Будь добра, вынеси яичный салат, у меня руки заняты…

– Конечно, Беатрис, сию минуту.

Назавтра я постаралась искупить последний грех.

* * *

Дом был маленький, старого проекта, без излишеств вроде башенки или «утопленной» гостиной, и снаружи выглядел несколько обшарпанным рядом с более эффектными соседями. Никто не смывал въевшуюся в штукатурку морскую грязь, никто не подновлял краску на бордюрах. Но в открытое венецианское окно было видно, что внутри все иначе. Стены свежеокрашены недорогой известковой краской: видна была пастельно-голубая гостиная. Найденная на свалке прялка, обмотанная шелковыми нитками, уютно устроилась в углу, словно старая дева. Дешево и оригинально обставленный дом молодоженов.

Дома, похоже, никого не было. Я подошла со своим конвертом к двери, стараясь, чтобы меня никто не увидел. Под старомодным поворотным дверным звонком зиял открытый рот щели для писем. Туда он и отправился, дело сделано.

Я спряталась за можжевельником. Видимо, тихий звук падающего на пол конверта привлек ее к окну.

Я стояла всего лишь в футе от Аннабель. Одна рука лежит на бедре, в ней метелка из перьев, волосы убраны под косынку. Она огляделась, но я хорошо спряталась и пользовалась возможностью наблюдать за ней из укрытия. Со второго взгляда я поняла все. Потому что Аннабель Платт была беременна. Коричневый передник не скрывал ничего, а спустя миг она встала в классическую материнскую позу: величественная рука на животе, подбородок слегка утопает в жирной складке шеи.