История одного ужина

— Не могу назвать это отравой, — сказал он наконец, — Но вещество, принятое им, относится к категории чародейских. Скажем так, это сложный и весьма редкий компонент целой системы чар. Он не разрабатывался как яд, практически нигде не применяется, если не считать чародейских лабораторий, и вообще не должен попадать в руки обычного человека. Мне знакомо это вещество, но я никогда не думал, что увижу результат ее действия на человеке.

— Если он принял какое-то зачарованное вещество и после этого умер, его, пожалуй, можно назвать ядом.

— Если человек выпьет серной кислоты и умрет — это не повод называть невинную кислоту коварным ядом, придуманным исключительно ради смертоубийства, — разозлился Кир, — Я же говорю вам — это не яд. По крайней мере в обычном понятии этого слова. Ума не приложу, где Диадох мог найти что-то подобное — и отчего воспользовался именно им. Смерть должна была быть мало того что мучительная, так еще и нелицеприятная… Медленный паралич, остановка дыхания… Похоже, среди господ банкиров в этом году модно травиться исключительно экзотикой. Видимо, мышьяк стал уже банален.

— Мне это не кажется похожим на отравление, — сказала я через силу, тщательно пытаясь не смотреть в сторону замершего хозяина кабинета, — Никто не станет испробовать на себе… такое.

Кир лишь пожал плечами.

— Посмотри на это.

Только сейчас я заметила за рабочим столом Диадоха рациометр. Новая модель, не чета тому, который достался в пользование мне, компактный и почти бесшумный. К нему была подсоединена печатающая приставка, которая позволяла выводить текст из зачарованных недр на бумагу, как в миниатюрной типографии, стоившая, должно быть, кучу денег… Но Кир показывал не на сам рациометр, а на лист бумаги, лежавший рядом.

— Он напечатал это перед смертью. Смотри. Чернила почти свежие.

Я практически вырвала трепещущий лист из его рук.

«Я, Флавий Диадох, считаю себя обязанным окончить свое земное существование способом, мною уже выбранным. Суд земной помочь мне не в силах, суду же небесному предоставляю я свою душу, оставив бренное тело собственным себе могильным изваянием дабы каждый мог воочию узреть, чем заканчиваются дурные дела, порожденные алчностью и корыстолюбием. Я погубил доброго человека, человека, доверившегося мне, и оттого на прощение права не имею. За сим вверяю свою душу Господу. Флавий Диадох, семнадцатое марта сего года.»

Марк читал через мое плечо и, хотя он был достаточно грамотен чтоб освоить составленный на латыни и снабженный старомодными оборотами, текст, у него это заняло времени куда больше, чем у меня. Когда он добрался до конца, я уже успела раз десять треснуть себя ладонью по лбу.

— Вот те на… — сказал Марк негромко, окончив чтение, — Как глупо.

— Еще бы, — согласился Кир, который тем временем ерзал в кресле, стараясь удобно усесться, но этому мешала пышная юбка, — Сдал старик. Если мы спугнули его, он вполне мог успеть скрыться из города, а то и из Халдейской феммы. Неужели не было денег? Или совесть замучала?

— Совесть, должно быть… Таис, прекратите, нам хватает тут одного полу-покойника, если бы разобьете себе голову, это ничуть не поможет.

— Поможет, — слабо отозвалась я, — По крайней мере других глупостей не сделаю. Я могла подумать раньше! Могла!

— Да кто же знал, что хитрый лис так внезапно сдастся? — Марк развел руками, — Всем нам урок — душа человеческая темнее самого странного церебруса… И между прочим, вы зря себя казните — мы-то оказались еще глупее. По крайней мере за себя я спокоен. Я считал, что это Ланселот, а вы едва ли не с самого начала напали на след. Тут мне корить себя надо.

— Что? — я уставилась на него.

— Я про человеческий фактор… Ваше чутье в этот раз вас не подвело, что я готов засвидетельствовать. Вы сами указали на Диадоха и, более того, заставили нас действовать. Приз ваш. Хоть и не уверен, будет ли здесь какой-нибудь приз… Впрочем, господин Макелла, уверен, выплатит нам вознаграждение — даже при том, что мы ровным счетом ничего в итоге не совершили.

— Вы шутите?

— А?

— Вы действительно думаете, что Диадох отравился?

Марк с Киром уставились на меня, точно я сказала что-то странное.

— Простите, Таис, вы…

— Думаете, муки совести?

Они переглянулись.

— Я согласен считать ловким юридическим ходом отыскание скрытых фактов, но уж отрицание очевидных — это явный перебор.

— Он не убийца, — сказала я устало, — Это инсценировка. Мы пришли поздно. Предсмертная записка отпечатана на рациометре! Он вообще не прикасался к бумаге!

Кир насмешливо поднял бровь.

— Дорогая Таис, далеко не каждый самоубийца считает необходимым засвидетельствовать подлинность предсмертной записки личной подписью. Полагаю, в этот момент люди думают о чем-то другом.

— Ее писал не он!

— Откуда нам это знать? Мы же не читали ни единого его письма — хотя бы ради того чтоб сравнить стиль изложения… Знаете, что? Поехали домой. Сюда могут нагрянуть милицианты, и в конце концов я хочу вновь почувствовать себя человеком — а для этого мне надо нормально поужинать и, двести чертей, сорвать наконец с себя эту помесь вешалки с занавеской!