История одного ужина

— Вы не понимаете, почему он использовал такой странный яд?

Кир почесал в затылке.

— Ну, судя по посланию…

— «Аркс!» Используй убийца мгновенный яд — эта проклятая защитная система сразу бы почувствовала, что хозяина дома нет, верно? Она не станет считать хозяином остывающее тело, и душу, которая уже спешит наверх?

— Ну нет. Если «Аркс» перестанет ощущать хозяина в пределах дома… Знаешь, Марк, а я ее понимаю.

— Убийца оказался бы заперт тут! Смерть Диадоха намертво заблокировала бы двери и окна. А убийца не дурак. Он отнюдь не дурак. По крайней мере он умнее нас всех, вместе взятых. Он отравил Диадоха так чтобы тот оставался какое-то время жив, пусть жизнью это, — я указала на застывшее тело у стены, — можно назвать только формально. Ну? Неужели не ясно?

— Кто-то добрался до Диадоха раньше нас, — приглушенно сказал Кир, потирая лоб, — Или узнал о нашем предстоящем визите или… Или просто счел секретаря слабым звеном, близким к разрыву. И удалил его. Что ж, достаточно просто и элегантно.

— Значит, вы двое полагаете, что тут не обошлось без… э-э-э… человеческого фактора?

— Нет, — я не удержалась от язвительности, — Конечно же это серв навестил Диадоха и, распив с ним бутылочку вина, ловко его отравил.

— Ланселот находится у нас в особняке, — машинально возразил Марк, потом спохватился, — Ладно, понимаю. Что теперь?

— Домой, — коротко сказала я, — Только сперва займемся тем, ради чего мы сюда заявились.

Особняк Общества по Скорейшему Ремонту и Наладке встретил нас тишиной. Огромная каменная махина, безнадежно ветхая, устаревшая — но такая родная. Он точно ждал нас — в скрипе садовой калитке мне почудилась радость. Сейчас мне нужен был этот большой бессмысленный старый дом, мне нужно было оказаться в тепле, ощутить вокруг себя хаотическое нагромождение мебели, вечный беспорядок, услышать доносящийся из подвала Ясона скрежет… Кажется, это место успело стать для меня чем-то важным. И вне его я уже чувствовала себя неуютно.

Забраться куда-нибудь подальше, хотя бы в пыльную библиотеку, где почти нет книг, зато куча ветхих стеллажей и какой-то полуразобранный оптический прибор на треноге, прихватив бутылку вина, запереться, поставить между собой и окружающим миром, полным пронизывающего влажного холода, ощутимую видимую преграду. Скорчиться в кресле, медленно тянуть вино, безучастно глядеть через стекло на серебристую пыль звезд.

И никаких сервов, никаких отравителей, никаких мыслей. Просто кусочек тишины, который принадлежит только мне.

Марк понимающе улыбнулся мне. Даже Кир потрепал по плечу, неловко выражая сочувствие. Они были не просто моими коллегами, они были моими друзьями и, как всякие друзья, чувствовали мое настроение. Но сегодня они уже не могли мне чем-либо помочь.

«Апатия, — сказала я сама себе, — Это просто апатия. Ничего больше. Ты привыкла к тому, что твои теории разбиваются, но не привыкла к тому, что они идут ко дну мертвым грузом. Тебе нужно время. И вино, пожалуй, тебе тоже необходимо».

Я чувствовала себя судостроителем, создавшим огромный, прочный, лучший в мире корабль. Его не потопили вражеские ядра, у него не открылась течь, не сгнила обшивка, он стоял в гавани — сверкающий, пахнущий краской и морем, огромный… Но паруса его висели мертвыми тряпками — и во всем мире не было ветра, подходящего для того чтоб их наполнить. Мертвый корабль. Который никогда уже не покинет порт.

— Не печальтесь, — сказал Марк, когда мы подходили к дому, — Пусть мы ничего не нашли, это не мешает нам искать дальше. Нам приходилось искать куда дольше. Значит, дело лишь в терпении.

— Нет, — сказала я через силу. Говорить сейчас было неприятно, точно я тратила невосполнимое внутреннее тепло, — Терпение не поможет. Это проигрыш.

— Вам не к лицу столь унылый вид. Мы будем думать, будем искать, пытаться… Убийца будет наказан.

— Поздно. Он успел раньше нас. Он обошел нас — точнее, обходил на каждом повороте. Завтра надо отдавать Ланселота обратно. Не думаю, что он доживет до вечера, скорее всего его распилят на куски и где-нибудь закопают. Хотя он всего лишь молчаливый свидетель преступления. И даже этому мы не сможем помешать.

— В конце концов он лишь серв… — сказал Марк и осекся.

— Серв с частичкой человека внутри. Мыслящее существо. Возможно, это первый и последний серв в мире, способный думать. Рассуждать. Он не может не уметь чувствовать, Марк.

— Каким бы совершенным он ни был, он только механическая кукла, в голове которой вместо чувств — комок чар. Не принимайте это так близко.

Я не ответила.