История одной болезни

Она закончила рисунок.

Поднесла его к губам и поцеловала.

— Прости меня, — прошептала она.

Мне захотелось послушать Баха, немедленно, у меня был такой голод по этой музыке.

Я включил хорошо темперированный клавир, фортепианную версию… (ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТ ЗВУЧАТЬ ХТК.)

Мы сидели с Анитой напротив друг друга, и кабинет заполняла эта мистическая музыка…

Я сделал музыку тише и опять что-то говорил, говорил…

Но образ ребёнка, его глаза… Были передо мной, навязчиво были передо мной. Я ощущал на себе этот взгляд беззащитного человеческого существа. И не мог избавиться от этого реального взгляда. Я чувствовал его… Что-то происходило в моём сердце…

Я не осуждал Аниту, я старался понять её состояние и этот поступок. Я не моралист, моя задача — помочь, помочь ей жить дальше… По её сценарию жизни с моим дизайном, с её решением жизни. И принять сейчас те обстоятельства, в которых она находилась. Главное, чтобы она смогла ухватиться за этот спасательный круг, который она принесла и оставила возле лежака как символ веры в божественное предназначение. Круг, который может спасти её собственную жизнь и Душу. Воспользуется ли она этим шансом жертвенности или предпочтёт освободиться от воспоминаний?

Облегчить её хроническую душевную боль, облегчить…

И чтобы у неё оставалось ощущение, что её ждали и ждут… в том доме… где пудрового цвета семейный альбом… который она запечатлела в своей памяти и воспроизвела, выполняя моё задание.

Может, это был именно тот, казённый дом, где был её Лёвушка…

И что впереди ещё много пустых страниц… где не будет ответов… и воспоминаний не будет… (Интонация актёра — как будто сам себя убеждает в этом.)

МАРК: Анита, — сказал я, — потрясающий рисунок.

Анита молча, не прикасаясь к рисунку, гладила волосы своего сына, лицо, еле шевеля губами, что-то говорила ему про себя, иногда улыбалась.

Она пристально посмотрела на меня, изучая мою мимику, движение глаз, и, как мне показалось, она возненавидела меня и одновременно впервые услышала сказанные для неё слова, только для неё.

— Доктор, — совершенно спокойно сказала Анита, — я не смогу быть счастливой. Никогда. Я никогда, до конца своих дней не смогу быть счастливой, понимаете?

Даже если весь мир меня будет поддерживать и говорить мне, что так надо поступить ради спасения своей жизни, я навсегда осталась там… Я предпочла секс, жизнь, радость. Я предпочла труса, своего мужа, а не уродливого и безнадёжно больного сына… И мне не выбраться… Я предпочла секс! СЕКС!

Можно я пойду… (Истеричная интонация.) Ах-ах-ах-ахааааа… Соринка со слезой… Видимо, не соринка… А брёвна, водопада слёз не хватит, чтобы они вышли… (Пауза. Анита отчётливо выговаривает каждое слово, как будто боится эмоционально присоединится к событию.) В тот день муж обещал мне привезти нашего мальчика… из интерната… на пляж… чтобы я смогла побыть с ним на солнце и поплавать с помощью круга… Но я сразу поняла, что этого не будет… И когда я спросила, могу ли я сама привезти его на пляж и забрать его из психоневрологического интерната на время, если он сам не готов это сделать, муж мне ответил со злобой: «Зачем ты таскаешь за собой этот круг, твоему уроду он не понадобится… Я запретил персоналу его показывать тебе… Его не привезут, можешь не ждать…»

Он сказал о сыне — урод. И мне вдруг стало это не просто больно. Стало смертельно больно.

…Но ведь это правда! Я не хочу посвящать свою жизнь временно живому бесполезному существу… Это правдааа… Нет у меня никакого чувства вины, — засмеялась она, — нет! Я была благодарна за эти слова, это освобождало меня от самостоятельного принятия решения сдать сына в ПНИ. Я не хочу до сих пор и тогда, я не готова быть приговорённой к такой жизни с калекой… Я просто хочу жить как раньше… как раньше… в любви!

Анита говорила спокойно, уверенно, как будто читала главу из детской книжки тяжелобольному ребёнку, зная, что он не услышит и не поймёт ни одного слова. Но она проговаривала очень важные слова для самой себя, которые помогали ей выжить и оправдаться, она не осуждала себя, наоборот, чувствовала себя жертвой несправедливого мира…

И, как я хотел, она больше не спросила, откуда я узнал всю эту историю.

Я мысленно внушал ей это. Я сделал всё по своему сценарию, я бросил зёрна,

которые взойдут. Немного времени… Трансовые состояния меняют сознание, а механизмы психики играют те роли, которые я им задаю…

АНИТА: Я пойду к себе в палату, я хочу спать.

Как хорошо, что вы всё знаете. (Вызывающе.) Как же я давно хотела это высказать! А то ломали бы себе голову… что со мной… а так… Я решила за вас много проблем с ходом лечения… Я в порядке, я хочу уйти из клиники.

Я оставлю вам этот рисунок… Мне он не нужен, — сказала она, прикусив опять нижнюю губу так, что выступили капельки крови.

МАРК: Анита, до завтра. Обсудим всё завтра.

Напиши в задании все те чувства, которые ты испытала сегодня. Я был вновь погружён в воображение, я видел… Ребёнок был лишь с лицевым уродством… Психика была сохранна… Я видел… я знал… я видел… Он улыбался мне…

Он БЫЛ!

АНИТА: До завтра. Мне есть о чём поразмышлять…