«…В октябре 1942 года утром в Джигинке появились румыны, которые очищали подвалы. Потом появились немцы…»
«Новый порядок»
«Новый порядок» немецко-фашистскими оккупантами был введен незамедлительно. Скоро его смогло почувствовать на себе и местное население.
«…Пришла зима. Дома отапливать было нечем. Ломали крыши домов. Войска все шли и шли, в домах было полно солдат. Были немцы, австрийцы, румыны, чехи, итальянцы. В Джигинке заборы были сплошь кирпичные, но они были разобраны на ремонт дороги. Гоняли русских пленных и население. С начала оккупации 1942–1943 годов бомбежек не было…»
Особенно бесцеремонно вели себя румыны. По-хозяйски они заходили в чужие дома, брали все, что им было необходимо. Куры, утки, свиньи, добротные вещи – все пропадало в бездонных мешках, которые новые хозяева волокли за собой, проходя от дома к дому.
Но этот будничный грабеж был не самым страшным из того, что творили новые хозяева. Вскоре началось то, что иначе, как зверством, назвать нельзя. Конечно, в первую очередь страдали от жестокости румын и немецко-фашистских захватчиков коммунисты, евреи и женщины. Не щадили и детей. И об этом тоже свидетельствуют документы.
Ознакомимся с одним из документов того времени, протоколом опроса «граждан Джигинского сельского совета Варениковского района Краснодарского края, очевидцев зверств, творимых немецкими оккупантами на территории Джигинского сельского совета». Протокол датирован 31 марта 1944 года, то есть был составлен в конце войны, когда были живы многие из очевидцев этих злодеяний и были свежи в памяти все факты страшных зверств.
Опрос населения проводил уполномоченный районный комитет «по расследованию зверств и бесчинств, творимых немецкими оккупантами над мирными советскими гражданами».
Обратимся к тексту этого протокола, который я приведу на страницах этой книги полностью, поскольку каждое слово в нем дает возможность ясно представить себе ситуацию, которая имела место быть в годы оккупации в Джигинке.
«…Житель села Джигинка Масло Степан Корнеевич заявил следующее: немцы, как только заняли село Джигинка, то на третий день начались массовые расстрелы мирных жителей – мужчин, женщин, детей. Причем детей расстреливали несмотря ни на какой возраст. Например, была расстреляна семья Злотникова – мать и четверо детей. Самому меньшему ребенку было полтора года, а самому старшему 12 лет. Семья Бобруцкой расстреляна – мать и трое детей, самому старшему до семи лет, а самому младшему полтора года. Таких семейств всего было расстреляно 10–11. Всего населения было расстреляно примерно до 60 человек, из них преимущественно детей 25–30 человек. Расстрел проходил днем и рано утром. Первых немецкие оккупанты вывозили в степь и там расстреливали, часть расстреливали прямо около квартир и даже в квартирах. Таких семейств было 4. Имущество расстрелянных забирали полицейские, лучшие вещи забирали румыны и немцы. Семья Меркуловых (муж и жена) была расстреляна по подозрению в сочувствии к партизанам. Кроме того, были составлены списки еще семейств до 15 к расстрелу коммунистов и их семей, советского актива, но расстрелять не успели, так как Красная армия выгнала оккупантов. Немецкими оккупантами было расстреляно парашютистов 2 человека, матросов 2, разведчиков 2. Немецкие оккупанты устраивали тяжкие оргии, полицейские ходили по хатам, забирали девушек и свозили их в комендатуру. Это был примерно сентябрь-октябрь 1942 года. Делалось это под видом проверки документов. Ночью заходили в дом и девушек, молодых женщин забирали в комендатуру. Грабеж был массовый, и в селе Джигинка нет такой хаты, которой немецкий оккупант не ограбил бы. Всякое сопротивление или возражение сопровождалось немедленно побоями».
В Джигинке был и лагерь для военнопленных. Военнопленные использовались для проведения строительных работ. В частности, для строительства тоннелей, речь о которых будет еще впереди.