История одной дуэли

С Вовкой мы неразлучно прожили в посёлке завода до четвёртого класса. Участвовали в битвах на деревянных мечах с интернатскими ребятишками. Мечи «ковал» мой приятель. На различного рода изобретения, выдумки и поделки он был непревзойдённый мастер, просто кудесник. Техничный склад ума не давал ему покоя, а окружающим – спокойствия буквально каждую минуту. Однажды он отлил из свинца и ещё какого-то металла настоящий двуручный меч и в очередной битве с интернатскими доверил его мне после великих просьб. С какой завистью смотрели на меня мои сопливые соратники, каким восхищением горели их глаза, когда мы пошли в атаку! А я сам? Я был на седьмом небе от охватившего меня упоения и счастья!

Но именно в этой схватке, последней в моей детской жизни, случилось непредвиденное, а может, закономерное, как знать…

Во время игры, происходившей по канонам Чудского сражения, моим противником оказался интернатец по кличке «комар». Вопреки своему прозвищу, это был не комариной субстанции подросток, а высокий и здоровый детина, он превосходил всех нас, цыплят, силой и возрастом. Во всех предыдущих наших сражениях с интернатскими благодаря его участию их победой решались почти все поединки. В тот раз он был вооружён оглоблей от забора, а на голове его, как у настоящего немецкого рыцаря, красовалось металлическое ведро с дырками для глаз. Ну, ни дать ни взять, настоящий тевтонский красавец из кинофильма «Александр Невский», что на днях крутили у нас в заводском клубе! Естественно, ведомое таким вождём войско противника, несмотря на всё наше героическое сопротивление, скоро прижало нас, уличных мальчишек, к стенам домов. Я понял, что выход один – лишить орду, осадившую нас, их лидера. И стал к нему подбираться. Как это получилось, уже не помню, но я оказался рядом с ним, и каким-то образом мне удалось очакушить его по ведру со всего маху бывшим у меня в руках свинцовым мечом, сработанным моим другом. Комар упал, и на этом вся битва прекратилась. Но победа оказалась пирровой. Несмотря на все наши усилия, Комар перестал подавать какие-либо признаки жизни. Интернатские понеслись с криками к воспитателям, мы, со страхом и в совершеннейшей панике, – по домам. С Володькой, трясясь от ужаса, мы прятались до позднего вечера у него в сарае, где нас и нашли наши родители – матери и отцы. К счастью, с Комаром всё обошлось более-менее благополучно – простой шок без сотрясения мозга, через неделю он вышел из больницы и с дикими криками с товарищами из интерната носился по двору, запуская змея. Нас с Вовкой отцы выпороли, матери поплакали, а меч, великолепный меч, мечта и зависть всех заводских мальчишек, был выброшен моим отцом в выгребную яму.

После четвертого класса Вовкины родители получили квартиру в центре города и переехали жить туда. Некоторое время мы продолжали встречаться, наезжая друг к другу, но со временем всё реже и реже. У него и у меня появлялись другие интересы, новые приятели. Нас разделяли не только расстояние, Волга, но и меняющаяся вокруг нас обоих жизнь.

Отец купил строительный пилолес от разборки заводских бараков, которые стали ломать в посёлке, а на их месте строить красивые двухквартирные кирпичные особняки для «стахановцев». С двумя моими старшими братьями отец начал строить собственный новый дом в заводском посёлке. Строились и селились здесь заводские работники. Крепкие, прокалённые войной, прошедшие огонь и воду, голод и много чего другое, что и на долю всего человечества хватило бы с лихвой. Поэтому строились весело, с гармонью, с самогонкой, с драками, с удалью.

Люди эти жили по-простому, открыто и без хитрости. С заводским гудком шли утром на работу мужики, а женщины – занимать очередь за хлебом, за сахаром в магазины. Нас у мамы было шестеро ртов, один умер в войну от голода. Шестой. Я его и не видел, но мама часто рассказывала, как это случилось. Как отец принёс его на руках в холодную больницу, но не было дров, и отец что-то колол, топил; бегали за врачом, но всё оказалось зря, мальчик уже давно был мёртв.

Оставшиеся пятеро, а значит, и я, выжили: четверо мужиков, одна девочка. Выжили и живём до сих пор.

Как было здорово наблюдать за отцом и братьями! Голые по пояс, крепкие и мускулистые, как боги, возводившие на глазах стены дома. Я и младший братишка бегали здесь же, зарывались в волны свежих пахучих всеми лесами стружек, орали и благоговейно подносили старшим воду в ведре, что наливала нам мама. Вода холодная, ломила зубы, стекала крупными каплями по разгорячённым пылающим их телам. Мама всё время держалась возле отца и всегда старалась на него опереться, облокотиться. Он отстранялся, стыдился взрослых сыновей, стараясь опять ухватиться за топор, рубанок, нетерпеливо покрикивал: «кончай перекур»…

А потом, к вечеру все садились за большой стол в середине двора и ужинали. Отец доставал гармошку. Играть он почти не умел, единственное, что у него получалось, это «бродяга» и припев не известной никому песни:

…а яцу, яцу я перепаяцу,
и за что я её так люблю?