История одной любви

Однажды я совершенно случайно познакомился с очень милой девушкой, фармацевтом из местной аптеки, которая чем-то напоминала мне Ехевед. Это меня пленило, мы стали часто встречаться. Вскоре она переехала ко мне. Это была тихая, славная женщина, внимательная и преданная, но к музыке она была не то что равнодушна, а просто ее не понимала. Бывает же такая — врожденная, что ли, — глухота к музыке, поэзии. Не было в ней жадности к знаниям, остроты ума Ехевед. Ее мир ограничивался нашей комнатой, аптекой, заботами обо мне. Ничто больше ее не интересовало. И вытащить ее из этой скорлупы, из домика-улитки было невозможно. Сходство с Ехевед было лишь внешним.

Я всячески старался подавить в себе разочарование, прилагал все усилия, чтобы она ничего не заметила, — старался быть заботливым, предупредительным. Если б она от меня ушла, я был бы счастлив, хотя она ни в чем не была передо мной виновата. Оставил бы ей нашу новую квартиру и все наши приобретения, все, кроме виолончели. Но самому уйти было невозможно. Невозможно причинить боль беспомощной, одинокой женщине, да она просто этого не заслуживала. Росла сиротой — родителей расстреляли колчаковцы, тяжело болела. И после этого детей уже рожать не могла. Как же можно нанести ей еще один удар…

Казалось, что я уже готов смириться со своей судьбой. И вдруг — это было в начале тысяча девятьсот тридцать девятого года — меня пригласили в турне. Я с радостью его принял. Ведь концерты предстояли в Минске, Ленинграде, Одессе, Киеве, где я еще ни разу не выступал, в городах, которые славятся свой высокой музыкальной культурой. К тому же с Минском и Ленинградом у меня были связаны такие дорогие воспоминания.

Это был настоящий праздник. Концерты проходили при переполненных залах и, как отмечала пресса, с Успехом.

Последний день моего пребывания в Минске был свободным — поезд на Ленинград уходил вечером, и я не мог отказать себе в удовольствии съездить в пограничное местечко, которое находилось всего в нескольких часах езды, где когда-то так прекрасно провел лето. Порой мне казалось, что все это привиделось, что это лишь моя фантазия и нет вообще такого местечка.

Утро выдалось пасмурное, пахло дождем, но разве погода могла быть помехой.

Молодой шофер домчал меня на «эмке» до знакомых мест. Машину я попросил остановить в самом начале главной улицы, где когда-то собиралась молодежь, оглашая окрестность звонкими задорными песнями. Хотелось побродить одному, побыть наедине.

Утопающие в зелени домики. На крылечках молодые мамы с ребятишками на руках. Возможно, мои бывшие пионерки. Мог ли я их узнать? Ведь прошло с той поры пятнадцать лет. И они оглядывали меня, как незнакомого им человека. Однако главная улица выглядела такой же, как я ее запомнил. На том же месте — клуб, парикмахерская, местечковый Совет, рынок. Здесь, возле почты, на следующий день после нашей первой встречи меня ждала Ехевед. А я не пришел из-за Пини. По этой стороне улицы она прохаживалась мимо клуба со своими подругами, когда я репетировал, потом выходил к ней. На этом углу она и я, незаметно отстав от компании, сворачивали. Здесь, на склоне, я впервые увидел се… В голубом сарафане с белыми крапинками… Как хороша была она! Блестящие золотистые волосы тяжелой волной падали на тонкие плечи…

На каждом шагу мне что-либо напоминало о Ехевед, и сердце учащенно «билось.

Я прошел мимо пожарной каланчи, где мы укрылись от ливня, побывал у реки, на зеленом лугу и в березовой роще — во всех местах, где мы встречались, и, наконец, очутился на тихой улице, где жили ее родители.

Вокруг никого не было. Несколько раз я прошел мимо осевшего деревянного домика. И дом, и крылечко, казалось, стали меньше, зато клены разрослись, тесно сомкнув вверху свои пышные кроны.

На входной, давно не крашенной двери висел замок. Поддавшись непреодолимому желанию, я поднялся па крылечко, притронулся к перилам, которых когда-то касались руки Ехевед. И сел на выступ каменной кладки, где обычно сидел. Вот здесь — я, а вот здесь — она. Казалось, я снова слышу, как в последнюю нашу встречу, прижавшись ко мне, счастливая, улыбающаяся, Ехевед шепчет: „Как бы я хотела, чтобы мы всегда были вместе…“ „Вместе“… А я даже не знаю, где она сейчас, в эту минуту. Что делает? Как выглядит? Как ей живется? Девять лет ничего о ней не знаю. Вспоминает ли хоть иногда это крылечко? Помнит ли хоть что-либо связанное с тем летом?

…Поблизости раздались чьи-то шаги. Я поднялся, хотел уйти, но поздно? На крылечко поднялась еще стройная, несмотря на преклонный возраст, женщина с хозяйственной сумкой в руке.

— Вы к реб Ицхоку? — спросила она, внимательно меня оглядывая. — Сегодня день поминовения его дедушки, пусть ему земля будет пухом, реб Ицхок еще в синагоге, но скоро придет.

— Нет, нет, я только на минутку присел отдохнуть, — растерянно ответил я, узнав в этой приветливой женщине со следами былой красоты мать Ехевед.

— Почему же на крылечке, зайдите в дом, — радушно пригласила она, снимая с двери незамкнутый замочек. — Вы, я вижу, не из местных. Пожалуйста, заходите!