История одной семейки

Само собой, Солянка согласилась. Она была готова тут же сорваться с места и мчаться ко мне, но я сказал, что сейчас это невозможно — мне надо в магазин к бабушке, потому что один из продавцов заболел, а покупатель идет косяком. Мы договорились встретиться на углу у кинотеатра за десять минут до начала сеанса.

— Только не опаздывай, — предупредила меня Солянка, — не хочу стоять там одна, вечно пристают какие-то идиоты.

Я пообещал не опаздывать.

Все время после обеда я просидел у Гарри. Там был и Флориан. Оба сказали, что мой план «суперкрут». В четверть шестого я пошел домой. Кроме тети Феи, там никого не было. Я удовлетворенно отметил, что мои объявления, даже самые заляпанные, никто не тронул. Потом позвонил Акселю. Долго стонал в трубку о том, что у меня зеленый понос и билет в кино, и этот билет он может получить задаром, ведь страдающему поносом в кино делать нечего. Услышав волшебное слово «задаром», Аксель тут же прискакал. Он ведь живет через три дома от нас.

Я ждал его в саду, у калитки.

Он уже протянул свои жадные ручонки к билетам, но когда услышал, для кого второй, тут же быстренько их отдернул.

— Со мной этот номер не пройдет, братан, — сказал он, — думаешь, я добровольно взвалю на спину твой рюкзак марки «Уллерманн»?

Судя по всему, Аксель был прекрасно осведомлен о моих отношениях с Солянкой. Об этом-то я и не подумал!

Аксель прислонился к калитке и, ухмыляясь, разъяснил, что вообще-то не против заключить со мной «Пакт о Солянке». При определенных условиях тягать рюкзак марки «Уллерманн» он все-таки согласен. «Определенные условия» были такими: два билета в кино в неделю, пока они не расстанутся, мой каждодневный школьный завтрак и — так сказать, в качестве первого аванса — мой черный свитер с китайским драконом на спине.

От такой наглости я просто обалдел. Навязать соседу по парте собственную любящую невесту — уже аморально донельзя. Но отдать за это лучший свитер, школьные завтраки и почти все карманные деньги на билеты в кино — не-е-ет, так низко я еще не пал!

Я сказал Акселю:

— Да пошел ты, братан!

И отправился в кино сам, злой на весь белый свет. Гарри и Флориан были тут как тут — пришли полюбоваться на Акселя с Солянкой. Я гримасами и ужимками постарался им сигнализировать, что план провалился, но таким макаром, конечно, моих злоключений не объяснишь. Они ничего не поняли! Только Солянка скривилась и сказала:

— Не валяй дурака, Вольфи! Чего ты все время рожи корчишь?

Когда я вернулся из кино, все домашние сидели в гостиной. Моих объявлений нигде не было видно. Они обнаружились у меня на письменном столе.

А рядом — записка от мамы:

Дорогой сын!

Заканчивай этот цирк!

Не пытайся своими фантиками выгородить провалы в учебе, ничего не получится. Вокруг полно детей с разведенными родителями, которых воспитывают только мамы и бабушки, потому что отцам на них плевать. Но эти дети на 99,9 % учатся лучше тебя. Если я еще хоть раз увижу на стене одну из этих мерзких мусорных бумажонок, я за себя не отвечаю. И тогда выплата карманных денег будет прекращена на три недели.

С любовью, мама!

Судя по всему, все в доме знали о записке, потому что как только я вошел в гостиную, семейство выжидающе уставилось на меня. Я уселся рядом с тетей Феей, забрал у нее телевизионный пульт и переключил канал. Фея ничего не сказала. Ей совершенно все равно, что смотреть, лишь бы смотреть!

Минут десять я глядел, как какой-то духовой оркестр играет на открытии какого-то моста, потом вернул пульт Фее и обратился к Дорис:

— Сестра, надо поговорить!

Дорис вязала. Дома она почти всегда вяжет. Опустив спицы, сестра ответила:

— Хорошо, говори!

— Наедине! — потребовал я.

Дорис встала, и мы пошли в ее комнату. Она уселась на кровать, снова принялась за вязанье и сказала:

— Если ты опять про свои дурацкие объявления, могу сказать одно: радуйся, что у тебя все хорошо! У кучи твоих ровесников дела в семье совсем дрянь!

Я объяснил ей, что в настоящее время парюсь совсем по другому поводу, и рассказал о Солянке и моей попытке избавиться от нее. Стоит ли мне идти на Акселевы условия, спросил я.

Дорис так и взвилась, обозвала меня бабником и мачо и разоралась, что ее аж тошнит, когда она слушает мои разглагольствования.

— Ты просто зазнавшийся козел, — вещала она, — только-только исполнилось четырнадцать, а уже думаешь, что можешь обращаться с нами, женщинами, как с вещью! Клянусь, Ольфи, если ты окончательно превратишься в такого мерзкого типа, лучше проваливай, да побыстрей! И плевать, брат ты мне или не брат! Таких типов мы уже несколько поколений подряд выгоняем из нашего дома! Навык есть, можешь мне поверить!