История одной семьи

Каким-то образом Катю разыскал её отец, воюющий на фронте. Он стал присылать Кате богатые посылки: видимо, наши войска были уже в Европе. Однажды прислал совершенно необыкновенную куклу: она была с фарфоровой головкой и умела закрывать глаза. Катин отец писал благодарные письма доброй женщине, приютившей его дочку, и обещал, что по окончании войны он приедет в Каратуз и заберёт свою девочку и её приёмную мать в Ленинград.

Катя не дожила до окончания войны. Когда её хоронили, приёмная мать её собрала нас, детишек, и разрешила взять что-нибудь из Катиных вещей на память о ней. Платьица и прочие наряды как-то не очень запали мне в душу, но кукла, присланная Кате её отцом, – это было что-то невероятное! Гораздо позже, когда я уже читала «Отверженных» Гюго и когда Жан Вальжан подарил Козетте куклу, я поняла, что он подарил ей именно такую. Я сказала о кукле Катиной маме, но она ответила, что положила её Кате в гроб. А мне подарила хорошенькое шёлковое платьице в клеточку, но я это платье никогда не любила, мне в нём всегда было холодно.

Чем ещё я помню войну? Одну зиму нам с Женькой совершенно не в чем было выйти на улицу: не было валенок, а другой обуви мы, по-моему, тогда просто не знали – или в валенках, или босиком.

Мы сидели дома, тосковали и ныли: «Гулять хотим, на улицу хотим…» Отец нас уговаривал: «Ну, подождите, ребята, вот кончится война, и я куплю вам валенки». И вдруг однажды приходит вечером с работы и приносит под мышкой две пары новеньких, ещё с каблучками, валенок (ещё они там назывались «катанками»). Мы с Женькой молча переглянулись, схватили «катанки», напялили их тут же, накинули кое-какую одежонку и – вон из дома. Самое главное, что мы с ним не переговаривались, а поняли друг друга молча.

На улице мы с ним договорились: «Ты – по этой стороне, а я – по той». И помчались вдоль по улице, и начали стучать в окна и двери домов, я – слева, Женька – справа, и кричать во всю глотку: «Ура! Война кончилась!..» Люди выбегали из домов и спрашивали нас: откуда мы это взяли? «Папа сказал!» – гордо отвечали мы. А надо сказать, что радио в селе, по крайней мере, на нашей улице, было только у нас.

Народ валом повалил в наш дом. Отец удивился: «Ничего такого я им не говорил…» – «Как так! – возмутились мы с Женькой. – Ведь сам же говорил: как только кончится война… А катанки-то – вот они!»

Вот такая история. А шёл всего-то 1943-й год…

* * *

Поскольку только у нас было радио, то соседи, занятые по хозяйству, просили нас, детей, внимательно слушать «Сводку Совинформбюро» и приходить к ним пересказывать новости с фронта. Мы так и делали, но нам казалось, что слишком мало сбито самолётов, уничтожено танков и фашистов. И мы с помощью нашего старшего брата Генки корректировали сводку и увеличивали число потерь противника в несколько раз. Не знаю, насколько верили нам наши односельчане, но слушали очень внимательно и просили не забыть придти на следующий день.

Появились у нас в селе беженцы. В соседнем доме (самого дома не помню, но помню, что эти беженцы поселились на втором этаже) стали жить мать и дочь из Ленинграда. Мать казалась мне совершенной старушкой, забыла, как её звали, а девушку лет 17–18 звали необычным именем Муза.

Я очень с ними подружилась, Даже в те свои очень небольшие года почти сразу отметила какой-то недеревенский уют у них в комнатке. Даже пахло у них по-особенному. Кажется, я ходила туда даже без Женьки. Они меня очень привечали, угощали чаем, тоже как-то по-особенному – из чашек с блюдцами. Муза много разговаривала со мной, пересказывала известные ей истории (видимо, из прочитанных книг), делала мне небольшие, но всегда удивительные подарки.

Так, она мне сшила из тряпочек замечательную куклу и разрисовала её лицо, наверное, химическим карандашом. О, мне так нравилась эта кукла! Между прочим, эта была единственная кукла за всё моё детство. И как же я горевала, когда её не уберегла!

С этой куклой я практически не расставалась и, когда наступило лето, пошла с нею купаться на речку. Конечно, лицо куклы превратилось в какую-то непонятного цвета тряпку. Я ревела, наверное, дня три, но Музе в этом своём глупом поступке не призналась.

А ещё Муза подарила мне деревянный пенальчик, со всем необходимым: карандашами и ручкой. (Я уже тогда грезила о школе).

Их отъезда я не помню. Тогда многие люди приезжали, жили рядом, а потом вдруг уезжали.

* * *

Во время войны мы с братьями Генкой и Женькой заболели малярией, а младший Вовка – цингой. Родители изо всех сил старались достать для Вовки какие-нибудь витамины, и у нас на столе почти всегда стояла тарелка с яблоками. Но это было только для Вовки, и мы ему ничуть не завидовали и не посягали на его «лекарство», а только с интересом наблюдали, как няня Стюра трёт яблоко на тёрке, а потом скармливает это пюре.